Дети Древних

Ногти её почёсывали кожу на голове Марины, будто извлекая паразитов, к голосу приплетались как бы струнные аккорды, к прядям — острые раковинки. Всякий раз, когда из нежной щекотки вырывалось острие, девушка слегка вздрагивала, потом успокаивалась, снова погружалась в дремоту.

— Мои люди не желают верить, что растения так просто вырастают из семян и побегов; что именно от мужчины и женщины зависит рождение детей. Для них всё сущее есть творение самой природы. Когда добрый дух Валла-гарун-бу-ан просил детей, уже живших и умерших молодыми, назвать имя матери, к которой они хотели бы пойти, они обычно называли имя своей земной матери. Если же мать не была к ним добра, то они называли других женщин, которых любили на земле, и их посылали к ним. Духи детей, которые никогда не имели матери или никого не любили, должны были полагаться на случай. Когда Валла-гарун-бу-ан посылал их на землю, они прятались в длинных, свисающих ветвях эвкалиптов. Первая женщина, проходившая под ветвями, становилась матерью притаившегося там ребёнка.

— Кто-то говорил мне похожее, — пробормотала Марина. — Кто-то где-то однажды.

— Я знаю. Тот, кто сплетает сети и обкуривает их священным дымом, лучше других умеет восстанавливать связи со Временем Сновидений и таким образом обновлять наш мир. Он может по своей воле возвращать эпоху начал, он способен видеть во сне новые мифы и обряды, и это не будет иным и новым, это будет тем древним и прежним, что подверглось забвению и вот — восстановлено. Но ты — в тебе множество частиц Унктоми, как и прочих, что сильно меняет тебя. Изменяет, как тебе не снилось доныне и будет сниться… теперь.

Звук, подобный гудению огромного шмеля, разрезал чащу и проник в самое сердце.

— Cлушай, это запела диджериду. Ствол дерева насквозь и вплоть до коры проели термиты, чтобы он послужил одному из Ушедших в иное. Дикие пчёлы дали свой чёрный воск, чтобы покрыть узкий конец диджериду. Народ Древних наполнил Ушедшему лёгкие, чтобы он взял в рот покрытое воском и подчинил своему дыханию. Они явились! Создания из времен Сна явились на мой зов, чтобы говорить с тобой и слушать твоё тайное!

…Стройные темнокожие люди, разрисованные белыми чертами и кругами, коричневым, жёлтым и красным, составили круг, заключив в них ту, что стояла с гребнем, и ту, что распустила волосы, — и кружились, точно в вальсе, подпрыгивали, словно изображали войну. Колыхались пышные перья над головами, постукивали гладкие деревянные угольники, шуршали ожерелья и юбки из ягод и листьев, тряслись нагие груди. Мужчины-кенгуру, мужчины-эму, мужчины-эвкалипты и женщины-птицы охотились, сражались, вступали в брак, смеялись и устраивали праздники. Следы их ног и поступков превратились в холмы, водоёмы, деревья, пещеры, потоки и звёзды, которые с тех пор так и назывались. Высохший овраг — Сон Белого Журавля, тощая акация у дороги — Сон Муравья, бурливый ручей — Сон Черного Лебедя. Все смешалось: смоковница у дороги могла оказаться дедом дряхлого старика, который не принимал участия ни в танцах, ни в музыке, обомшелый камень — предком его матери.

А Люди Времени Сновидений вытанцовывали и напевали сказки, и в сказках этих небо мешалось с землёй, огонь — с мраком, вода — с воздухом…

«Когда первый человек оторвал небо от земли и подкинул вверх, появилась тогда на взлетевшем ввысь небе радуга. Она была слишком тяжела и не умела держаться в высоте вся целиком, поэтому она разбилась она на тысячи и тысячи разноцветных кусочков, которые превратились в тысячи и тысячи красивых созданий и стала таким образом опускаться вниз.

Эти создания упали на землю, распластавшись по всей ширине, и оттого не разбились. Но они тосковали по небу и оттого стали учиться летать. Из них получились птицы.

Были и такие, что упали в воду рек, морей и озер. Из них получились рыбы — большие и маленькие, круглые и плоские, разноцветные, золотистые и бесцветные. Там, где у птиц крылья, у рыб плавники, где перья — чешуя.

Одним схожи птицы и рыбы: играют на них все цвета радуги.

Сами радуги не прекратили рождаться оттого, что первая из них рассыпалась. Они научились лучше держаться в небе и гордятся этим. Однако любая из них глядит на многоцветную землю и опирается на неё одним концом, оттого и вечна в них тоска по всему земному.

Вот и мужчина-радуга по имени Нимбува часто смотрел из своего небесного дома на одну земную женщину. Та часто ныряла за корнями водяных лилий в лагуне. Она была красивая и, когда выходила из воды, вся сверкала, как коричневая рыба, и капли воды одевали её в семи цветов.

Нимбува полюбил её и решил стать рыбой по имени Баррамунда. Рыба из него получилась огромная и разноцветная. А потом он поселился в лагуне, среди водяных лилий, чтобы быть поближе к той, кого полюбил.

Однажды стояла та женщина вместе со своими детьми на берегу лагуны и вдруг услышала разговор двух ястребов.

— Посмотри, что там за рыба, — сказал один ястреб. — Такая огромная, что, наверное, нам с тобой её не поднять.

— Видно, в лагуне плавает хорошая рыба, — сказала себе женщина.