Дети Эдема

Тяжело дыша, я прислоняюсь к стене, испещренной дырочками, вроде как от пуль. Что, во имя Земли Великой, могло здесь произойти? Мышцы на ногах разом реагируют, в боку чувствуется стеснение, лодыжка распухла неимоверно, но напрягшиеся до предела нервы не дают ей, пусть хоть на какое-то время, слишком разболеться. Я знаю, что долго это не продлится, что в любой момент может начаться невыносимая боль. Остается надеяться лишь, что лодыжка выдержит мой вес.

Я знаю, что долго отдыхать нельзя, но у моего тела собственный распорядок действий, и я все никак не могу отлепиться от стены. Пуля попадает в каменную кладку прямо у меня над головой, и с убийственной медлительностью я заставляю свои ноги снова бежать.

Огибаю угол… и утыкаюсь в двадцатифутовую стену, из которой повсюду, в любом месте и на любой высоте, торчат покореженный металл, провода, острые углы железобетона. В любой момент, как только они завернут следом за мной за угол, я превращусь в открытую мишень. Стена стоит монолитно, проломов нет, а вернуться можно только тем же путем, каким я пришла сюда. То есть назад, к зеленорубашечникам. Я стараюсь карабкаться – это я умею делать лучше всего, – но ухватиться не за что, любая зацепка то ли ускользает из рук, то ли рассыпается при первом же прикосновении. Стена непроходима, непобедима и тянется куда только достигает глаз во всех направлениях.

Мне хочется плакать. На сей раз не от горя, а от жалости к самой себе. Я так устала! У меня все болит! Меня мучит жажда, я вся в синяках, терпеть боль в лодыжке уже нет сил, ладони ободраны… Все, сдаюсь. Я слышу приближающиеся шаги.

Надежды не осталось. Я дошла до конца.

Хочется просто лечь. Какое это теперь имеет значение? Я позволяю себе от всего отключиться, и испытываю чувство благословенного облегчения, сдаваясь на милость земного тяготения, – да что там, просто сдаваясь. Точка. Абзац. Это чувство настолько приятно, что мне хочется, ну, почти хочется, улечься прямо здесь, сцепить руки за головой и просто смотреть в небо в ожидании конца.

Но нет. Не могу. Нельзя, после того как мама пожертвовала ради меня жизнью, просто сдаться – обесценить ее жертву.

Если не выходит через, может, получится сквозь?

Я с трудом становлюсь на колени и начинаю ощупывать непроницаемую на вид стену из строительного мусора. И вскоре вижу тоннель. Ну, не полноценный тоннель, а нечто вроде того.

«Вперед», – командует призрак моей матери, и я ложусь на живот и начинаю ползти головой вперед.

– Стоять! – ревет кто-то, но головы моей уже не видно. Пули впиваются в стену вокруг меня, глаза застилает бетонная пыль.

– Не надо! – доносится чей-то еще голос. Голос Грача, я почти уверена в этом. По его тону понятно, что это не приказ. Это мольба. Я пролезла в отверстие уже по плечи и извиваюсь, следуя изгибам самого лаза. – Вернись! – снова слышится голос Грача. Бедра пролезают не сразу, проход слишком узок, но потом все же удается протиснуться, вызвав обвал пыли. Грач не устраивает спектакль, предназначенный для других зеленорубашечников. Что-то в его голосе подсказывает мне, что он на самом деле убежден: то, к чему я с таким трудом пробиваюсь, гораздо опаснее, чем быть схваченной его сослуживцами.

Наконец я протискиваюсь в лаз целиком, и последнее, что слышу, – слова кого-то из зеленорубашечников:

– Оставь ее. Даже если ей удастся добраться до выхода, все равно сдохнет.

Я не останавливаюсь. Если мне суждено умереть, то по крайней мере смерть себе выберу я сама.

Я пробираюсь через что-то вроде лабиринта исчезнувшей цивилизации, дивясь, каким это образом подобные обломки образовались в нашем безупречном обществе. Интересно, кто-нибудь еще про это знает? Я сама ведь потому, вероятно, недоумеваю, что всегда жила в затворничестве. Хотелось бы думать, что Эш, будь он в курсе, рассказал бы мне. И сколько еще всего я не знаю по той или иной причине!

Я пробиваюсь, проталкиваюсь, протискиваюсь, процарапываюсь вперед, и в тело мне то и дело впиваются острые обломки бетона и пластика. Почему весь этот мусор как минимум не пустили на переработку? Тут ведь, в этой стене, тонны материала, который снова можно пустить в дело. Тянется она, повторяю, в обе стороны неизвестно на сколько, я уже проползла по меньшей мере тридцать футов по этому месиву, но конца ему не видно.

Пребывая в полном изнеможении, на грани обморока, я думаю, что он и не наступит. Такое мне приходилось видеть во сне: я хочу дойти до двери, и кажется, что для этого достаточно пересечь комнату, но почему-то никак не получается. А что, если это не стена, а целый мир? Что, если Эдем окружен горами отбросов и отходов умерших человеческих цивилизаций, скверной и мусором, свезенными к самым нашим границам и заполняющими весь остальной мир?

Мне кажется, что я ползу уже целую вечность, когда передо мной наконец начинает брезжить свет. Я переползаю через какой-то старинный механизм, потом через водосточную трубу с загнутым концом и… оказываюсь в необыкновенной, прямо-таки сказочной стране.