Дети-эмигранты. Живые голоса первой русской волны эмиграции 1918-1924

«Познакомился с чрезвычайками, – сколько трупов и неизвестно за что».

«Открыли чрезвычайку, там так пахло, что слышалось на других улицах».

«Дом доктора реквизировали под чрезвычайную комиссию, где расстреливали, а чтобы выстрелов не было слышно, играла музыка».

«Добровольцы забрали Киев, и дедушка со мной пошел в чрезвычайку, там был вырыт колодезь для крови, на стенах висели волосы, ночью я не мог спать, то снилась чрезвычайка, то что стреляют».

«Я пошел поглядеть в подвал чрезвычайки, и то, что я там увидел, заставило меня выскочить обратно. Весь пол был залит кровью, на полу лежало несколько трупов. У одного из них лицо было как решето».

«Большевики ушли, в город вступили поляки. Начались раскопки. На другой день я пошел в чека. Она занимала дом и сад. Все дорожки сада были открыты, и там лежали обрезанные уши, скальпы, носы и другие части человеческого тела… разрывши землю, власть нашла массу трупов с продырявленными горлами. На русском кладбище откапывали жертвы, все со связанными проволокой руками, почему-то черные и вздутые».

«Изуродованные трупы, массы скелетов в чрезвычайке, особенно Киевской, – и я иногда доходил до того, что в каждом трупе видел своего убитого, т. е. расстрелянного в чрезвычайке брата».

«Один случай очень ясно мне запомнился: когда перевели чрезвычайную комиссию в другое помещение и мы могли прийти повидаться со своими, после свидания, когда все были уведены, пришли чекисты и стали выволакивать из двора ужасные посинелые трупы и на глазах у всех прохожих разрубать их на части, потом лопатами, как сор, бросать на воз, и весь этот мусор людских тел, эти окровавленные куски мяса, отдельные части тела, болтаясь и подпрыгивая, были увезены равнодушными китайцами, как только что собранный сор со двора; впечатление было потрясающее, из телеги сочилась кровь, и из дыр досок глядели два застывших глаза отрубленной головы, из другой дыры торчала женская рука и при каждом толчке начинала махать кистью. На дворе после этой операции остались кусочки кожи, кровь, косточки, и все это какая-то женщина очень спокойно, взяв метлу, смела в одну кучу и унесла».

«Вечер. Тишина нарушалась выстрелами и воем голодных псов. Пришла старая няня и рассказывает вот что: (она была в числе заключенных и чудом выбралась оттуда) заключенные, избитые, раздетые, стояли у стен, лица их выражали ужас, другие с мольбой смотрели на мучителей, и были такие, чьи глаза презрительно смотрели на негодяев, встречали смерть, погибая за родину. Начались пытки. Стоны огласили… своды гаража, и няня упала; ее потом вынесли вместе с трупами».

«Мама начала просить, чтоб и нас взяли вместе с ней; она уже предчувствовала и не могла говорить от волнения. В чрезвычайке маму долго расспрашивали, чья она жена. Когда мы вошли в комнату, нашим глазам представилась ужасная картина… Нечеловеческие крики раздавались вокруг, на полу лежали полуживые с вывороченными руками и ногами. Никогда не забуду, как какая-то старуха старалась вправить выломанную ногу… Я просто закрыла глаза на несколько минут. Мама была ужасно бледна и не могла говорить».