Дети-эмигранты. Живые голоса первой русской волны эмиграции 1918-1924

«Только твердая вера в Россию и русский народ удерживала нас от отчаяния».

«Одна есть у нас надежда, скрытая под спудом сомнений, горечи и отрицаний. Эта надежда – вера в воскресение к былому величию и славе дорогой нашей Родины. Если бы не было у нас этой веры, стыдно и преступно было бы нам называть себя русскими людьми, сынами земли, нас вскормившей».

И таких заявлений множество.

Общее впечатление, производимое лежащими перед нами тетрадками, свидетельствует о том, что подрастающее на чужбине молодое поколение, особенно старший возраст, представляет очень благодарный и интересный материал. В некоторых отношениях, а именно по вдумчивости и напряженности мысли и воли, определенности и выстраданности мировоззрения, оно выше детей нормального времени. Есть, конечно, и недостатки, и вывихи, объясняемые пережитыми ужасами. Ответственная и благодарная задача школы, к которой тянутся эти молодые души и из-за жажды знания, и из-за стремления найти в ней родной уголок, – должным образом справиться с этим чутким материалом, заменить им хотя бы отчасти семью и родину, пригреть осиротелых и заброшенных молодых людей, несколько лет воевавших или зарабатывавших себе хлеб в тяжелых беженских условиях. В таких обстоятельствах сугубо приходится стремиться к достижениям новейшей педагогики: не задаваться безнадежной целью дать ученикам возможно более знаний по всем отраслям, а умело выбрать, насколько это позволяют учебные планы, самое существенное и развивающее, поддерживать и развивать в детях самостоятельное стремление к знанию и самодеятельности, влиять на образование характера. В этом стремлении к гармоническому развитию человека школа должна руководствоваться древнегреческим идеалом человека: καlὸς καὶ ἀγαθὸς[63]. Что же касается мировоззрения юношества, и в частности отношения его к родине, то из всего вышеприведенного явствует, что младший возраст учеников следует заражать чувством родины, а в старшем главным образом наблюдать, чтобы это чувство не приняло нежелательного направления, а заняло бы должное место в гармоническом и как бы концентрическом развитии его мировоззрения: человеческая личность, семья, родина, человечество.

А. Л. Бем Наблюдения и выводы

«Тяжело, когда вспоминаешь о тех временах, и не верится, что я, мальчишка, все это мог перенести».

Из воспоминаний мальчика 4-го кл.

1

«Дальше я описывать не буду. Мне очень не хочется больше вспоминать о милой родине и о покойном папе», – так пишет девочка 1-го класса. И так переживает свое прошлое большинство наших детей. Между родиной и страданием установилась неразрывная связь.

В этом постоянно повторяющемся «не хочу больше вспоминать» – отзвук своеобразного психологического закона детской души. Известно, с каким порою кажущимся эгоизмом дети стараются пропустить мимо сознания все, что может тяжелым грузом лечь на их детскую душу. Это не «жестокость», не «черствость», как часто упрекают неразумные матери своих детей, а здоровый закон самосохранения. Ребенок накопляет силы для будущего, когда уже мимо страдания не пройти, где его надо как-то пережить и преодолеть.

Когда я читал одну за другой жуткие страницы недетских переживаний наших детей, я часто ловил себя на мысли, скорее на чувстве: зачем вызвали у них из глубоких душевных недр снова наружу, в психически осознанное, прошлое, от которого они сами старались уйти, «забыться». Зачем так жестоко поступили мы, взрослые, с детьми? Кто дал нам на это право? Как пытаются дети в своих сочинениях-воспоминаниях защитить себя от этого насилия! Многие так и не подпустили к себе, запрятали свое прошлое глубоко-глубоко в себе и не дали ему вылиться в тот крик горя и страданий, какой слышится в большинстве воспоминаний. «Воспоминания эти настолько неприятны, что писать о них нет никакой охоты», – пишет один; «Все мои переживания с начала революции так тяжелы и так ужасны, что я не в силах, мне страшно пережить их на бумаге», – пишет другая (6-й кл.); «Ничего не помню», – говорят многие, явно не желая ничего вспомнить. И только один умел обобщить это настроение, нашел слова возмущения против вторжения чужой воли в его внутренний мир: «Вы хотите, чтобы я описал… мои душевные состояния… Никому не дано права заглядывать мне в душу».

Я понимаю чувство этого юноши, даже готов был, повторяю, при чтении вместе с ним возмущаться жестокостью произведенного опыта над детьми.