Дети Гамельна

- Именно! – устало вздохнул монах. – Именно, доннерветтер, и именно бесовское отродье. Это и была Моровая Дева. Утром в том доме живой останется только кошка. Если не сбежит, конечно. А эта тварь пойдет дальше. Или решит уничтожить всю деревню. Выражаясь научно – скоротечная, сиречь моментальная форма чумы. Черная Смерть.

Густав выдал сложную конструкцию на нескольких языках сразу, сбрасывая напряжение и, чего греха таить, страх через площадную ругань.

- И что делать? – спросил он после.

- Не знаю, – плечи монаха опустились. – Я иду за ней уже второй год. Пражская курия.

- «Иезус Сладчайший»? – передернуло Густава. – Никогда не любил ваше племя, одни гадости от него.

- Но почему-то, кроме нас, никто даже не пытается остановить эту суку. Даже вы.

Вольфрам посмотрел прямо в глаза пражанину холодным мертвенным взором. Монах выдержал его стойко, не опустив взгляд.

- Даже вы, - повторил пражанин. - Я видел тебя, один раз, мельком, в компании с Гунтером Швальбе. И слышал… потом. Знаю, кто ты. Тот, кто отсек голову Кровавому Иржи.

- «Нас» уже нет, - с тем же леденящим спокойствием ответил Вольфрам. – И ты должен это знать, коли видел меня и знаешь, чем мы занимались. Есть лишь пыль и прах. Слава и память, скрытые в пыльных книгах.

- Орден не упразднен! Deus Ven'antium живы!

- Девенаторы не живы и не мертвы, - горько отозвался Густав. – Орден уничтожил Виноградник и Шварцвольфа, но на этом исчерпал силы. Надорвался. Погибли лучшие бойцы и те, в ком была истинная вера. Ее больше нет, осталась только жажда золота. В Ордене теперь правят бал глупцы и прощелыги, которые торгуют былой славой.

- Всегда есть те, в ком сильна вера, кто готов бросить вызов дьяволу и его воинству, - почти прошептал монах, глядя на ландскнехта с тоскливой безнадежностью, сквозь которую едва-едва пробивались ростки умирающей надежды.

- Чего ты от меня то хочешь? – устало спросил солдат и стряхнул с носа очередную каплю. – Я давно ушел из девенаторов. Иди к нынешним главам и расскажи им, как надо вести дела. Так нет ведь, сам все прекрасно понимаешь. От того и бродишь в одиночку.

Молчание воцарилось надолго. Только глухо стучали по крыше капли дождя.

- Ладно, наемник, теперь ты видел ее тоже, - выговорил, наконец, монах, отворачиваясь и делая вид, что всего сказанного прежде не было. - Пошли спать, хватит здесь мокнуть. За комнату плачу. Может, хоть тогда об иезуитах иногда будешь лучше думать.

- Знаешь, пражанин, - нервно хохотнул Густав. - Ты хоть имени своего не назвал, но я начинаю о вашем ордене думать все лучше и лучше. А если ты еще и вина на сон грядущий возьмешь – вообще буду считать первыми после Бога. После такого… еще один кувшин будет не лишним.

- Марьян Байцер, – протянул ладонь монах. – Это если выговорить сможешь, не коверкая.

- Я и не такое могу, - усмехнулся Густав. - И как говорят в далекой, теплой и сухой Польше, ежа голой задницей не перепугаешь. А я тот еще еж.

- Всегда знал, что нельзя пить с монахами, – простонал Вольфрам, пытаясь подняться с лавки. Ночью она казалась привольной, словно настоящая кровать для благородных, сейчас же наводила на мысли о Прокрусте и его известном ложе.

- А особенно с иезуитами, – кротко улыбнулся Марьян. Сволочной монах выглядел так, как будто и не он на пару с солдатом полночи распевал во все горло «Скачет по Фландрии смерть», выхлебав все вино в кабаке.

- Это точно… Что нового?

- Нового? – помрачнел лицом Байцер. – Дева снова не пощадила никого. Семь человек, семь невинных душ сегодня отправились к Богу. А я опять ничего не смог сделать…

- Эй, монах, я, кажется, могу помочь твоему горю, – в голову Густаву прокралась неожиданная мысль

- Нашему горю, - внушительно поправил Марьян. – Напасть сия есть беда общая, ибо происки нечистого затрагивают каждого, кто…

- Избавь меня от словоблудия, - сморщился Вольфрам. – Сейчас будет про лоно матери нашей, католической церкви, и все такое. Мое студенчество давно кануло в лету.

- Как скажешь, - деловито согласился Марьян, пропустив мимо ушей упоминание в одной фразе церкви и словоблудия. - И?..

- Тут такое дело, - задумчиво поскреб затылок Вольфрам. - У меня в рукоять меча вделан настоящий гвоздь из Распятия Христова.

- Что еще смешного скажешь? Густав, ты пропил последний ум? – жалостливо посмотрел на него иезуит. – В Праге есть целый цех по производству голов Иоанна Крестителя, думаешь, твои гвозди чем-то лучше?

- Да? - скривился наемник. – Всегда знал, что чехи – банда симулянтов и обманщиков. Все равно, монах, это не меняет дела.

Густав все-таки сумел сесть прямо, используя в качестве подпорки собственный меч.

- Как бы то ни было, но любой, кто верует в Господа, не должен оставаться в стороне.

Байцер подозрительно пригляделся к опухшей с перепоя роже ландскнехта.

- Тебя ночью, случайно, не подменили? Хоть и староват ты для народца с холмов, что ворует детей.

- Чего?

- Того, что не ожидал такого от типуса, подобного вам, о милейший доппельзольднер. К тому же, какое твое дело до местных, если они не католики?