Дети Гамельна

«Облачусь пеленой Христа, кожа моя — панцирь железный, кровь — руда крепкая, кость — меч булатный. Быстрее стрелы, зорче сокола. Броня на меня. Господь во мне. Аминь» — вспоминались слова старинной молитвы, когда Бобриньяк втыкал ножи в порог на выходе с чердака. Ему было откровенно страшно, до сухости во рту и кишок, самих собой завязывающихся в узел. Но руки не дрожали, послушно исполняя волю хозяина.

Заряженные ружья ждали своего часа. Порох, пыжи и пули Бобриньяк выбирал с особой тщательностью и переплатил едва ли не вдвое, зато теперь был уверен в выстрелах. Двух, для верности. Одно ружье он зарядил обычной пулей, с усилием прогоняя ее сквозь нарезы в стволе. Второе — по басурманскому обычаю — пулей, составленной из двух половинок, скрепленных тонкой проволокой. Жестоко, но действенно.

Ему нужно было лишь три-четыре мгновения, на несколько ударов сердца. А после — уйти кувырком вниз, оказавшись в конце скрипучей лестницы уже в волчьем обличии. Ружья можно и тут оставить. Хоть и плачено за них золотом, но в кошеле, что старательно в лесу припрятан, еще на пару десятков таких хватит. И остальное бросить можно. Того остального-то кот наплакал. Два плаща да ножи. Перекидывался-то ведь и сюда волчьим ходом пробирался, человек не прошел бы мимо охраны. И за то хвалу Богородице вознести надо, что хоть так получилось, да нашлась неприметная пристроечка шагах в ста от парадного входа. А то ведь, может, и пришлось бы по лабиринтам замковым носиться с языком на перевес.

А в пристроечке хорошо. Тихо, даже сторож этажом ниже почти не воняет. Впрочем, смердит тут, конечно, странно как-то, но это голуби. Их тут полно, да гадят безбожно на все подряд. Да эта беда и не беда вовсе, у окошка слухового лег, плащиком укрылся…

Есть! Кавалькада прибыла.

Очень осторожно Бобриньяк завел пружины замков большим ключом. Можно было озаботиться заранее, но капризный механизм не любил долгого взвода. Вообще-то шевалье предпочитал старый добрый фитиль, но тот при тлении издавал особенный запах, знакомый каждому, кто брал в руки оружие. И мало ли, кто мог унюхать. А кремневые замки он не любил после того, как один такой дал осечку, что едва не стоила жизни Бобриньяку, который тогда не был ни Бобриньяком, ни шевалье.

Стрелять решил из глубины комнатушки, так менее заметна вспышка выстрела. Шевалье взвесил в ладонях первое ружье, с обычной пулей. Запах пороха показался странным, как будто заряжено было не два ружья, а, по меньшей мере, две пушки. Впрочем, обоняние неперекинувшегося оборотня иногда выкидывало странные коленца.

Поднял ствол, приложил приклад к плечу — темное дерево легло как влитое. Тщательно прицелился. Резко и шумно выдохнул, уже не заботясь, что могут услышать — теперь сторож все равно не успел бы помешать. Выдох словно унес с собой все страхи и сомнения, остались только мушка на гладком стволе и цель.

Расталкивая столпившихся зевак, гвардейцы образовали коридор, по коему прошествовал Людовик XIII, заядлый театрал. В ноздри стрелка тонким, невесомым шлейфом проник новый странный запах, будто где-то все же запалили фитиль для мушкета. Но думать о стороннем уже не было времени. Король улыбался хозяевам, приветственно вскинул руку…

В тесноте чердака выстрел показался оглушительным. Стрелок подавил рвущуюся к горлу брань — ну не везет с огненным боем! Спиральная пружина провернулась слишком медленно, искру высекло с опозданием в полмгновения. Именно в этот момент король склонил голову, к чему-то прислушиваясь, и пуля лишь сбила шляпу с монаршей головы, пряди парика размахнулись в сторону, словно пучки пакли.

Надо было арбалет брать. Кончил бы короля, как стрельнули аглицкого Ричарда пятьсот лет назад.

Но не беда.

Первое ружье полетело в сторону, шевалье подхватил второе, повел стволом, ловя в прицел упавшего на колени короля. Охрана бросилась на помощь государю, стремясь прикрыть его своими телами, но они двигались слишком медленно для того, кто уже балансировал на самой грани обращения.

Убийца выстрелил и попал. В это мгновение мир взорвался, окутав пламенем де Бобриньяка. Взрыв подхватил растерявшегося казака и вышвырнул его прочь.

Земля оказалась на удивление твердой…

Холодная волна окатила с ног до головы. Шевалье с трудом поднял пудовую голову. Мотнул ей, пытаясь отряхнуться от воды, и немедленно пожалел об этом — в череп, как с размаху вколотили крепкий толстый гвоздь.

— Приветствую в моей скромной обители! — дружелюбно поздоровался с шевалье принц Конде, изящный и надушенный, дико неуместный в местном окружении. — Приношу извинения за подобный прием! Но что поделаешь, жизнь переменчива и полна превратностей! — он сожалеющее развел руками.