Дети Гамельна

Мерный шаг с остановками. Десять локтей в минуту. Ритм задают залпы мушкетеров. Толково бьют, отметил Густлов. Три выстрела в минуту, как на смотре перед марк-графом Баден-Дурлахским, что решил проверить, не зря ли он платит деньги наемным отрядам. Пули посвистывали над головами пикинеров, врезались в дождевую фигуру, разбрызгивая капли, но не принося видимого вреда. Три залпа, четвертый вышел заметно реже, вразнобой, а пятый совсем жидкий, не больше десятка стволов. Может быть, струсили, но скорее, порох окончательно промок под косыми струями, несмотря на все обычные ухищрения стрелков.

А Косарь все ближе и ближе. И уже стало заметно, как невидимая коса идет безжалостным лезвием. Да не по траве проходит, а по обезумевшим людям в белых накидках. Папистам, которые не успели сбежать. При каждом движении невидимый серп словно удлинялся в несколько раз, разрубая с одинаковой легкостью траву, ветки, дерево, металл и плоть.

Каждое движение уносило несколько жизней.

Но рота шла вперед. За капитаном. А тот шагал впереди строя, положив тяжелый палаш на плечо, и сам не знал, что будет, когда сойдутся две силы. Наемники наступали, движимые сверхъестественным ужасом, который толкал их почище любого приказа. Потому что идти в общем строю, плечом к плечу с товарищами, сжимая в руках оружие, было не столь страшно, нежели остаться в одиночестве в кровавом лесу, один на один с невидимым ужасом.

Мортенс упал на колени, наемники шагали по бокам, обходя его, словно пень, не обращая внимания. Брешь в общем строю тут же затянулась, словно вода, поглощающая брошенный камень. Хуго, торопясь, чертил кордом прямо в грязи круг, пытаясь вспомнить нужные символы и слова. Но они упорно не хотели приходить, путаясь в страхе. Дождь размывал знаки, и приходилось вновь терзать землю клинком, погружая его чуть ли не по рукоять.

Наконец, вязь выстроилась в верный узор… В центр надо поставить черную свечу, но ее, конечно же, не было. А если бы и нашлась, запалить ее под дождем никак не возможно. Но недостаток этого элемента можно было уравновесить кровью… А еще соль, маленькую склянку с ней Хуго всегда носил при себе, но она затерялась в складках промокшей одежды.

Косарь вломился в строй. Невидимая, но от того отнюдь не менее опасная коса прошлась по первому ряду. Упало несколько солдат с правого фланга. Лезвие словно споткнулось об Густлова, обдав капитана снопом вполне видимых искр, в воздухе повис мелодичный, хрустальный звон. Демон замер, словно бы в недоумении.

— Ах, ты ж гребаная жопа! — заорал капитан, воздевая палаш. — Вперед!

Склянка все-таки нашлась, теперь освященной солью провести вокруг…

Остатки строя разом перешли на бег и ударили по призрачной в завесе дождя фигуре.

Клинок корда зацепил кожу ладони, натянул и вспорол едва не до кости. Капли крови пролились на оплывающий рисунок, мешаясь с дождем. Хуго заскрипел зубами, глухо завыл от отчаяния — вода размывала кровавые символы.

Наемники падали один за другим, незримая коса собирала щедрый урожай.

— Нечисть болотная, нечисть подколодная, нечисть лесная, нечисть колокольная, нечисть всякая, — кричал в голос Хуго, осеняя себя обратным крестом, путая чешские заклятия простонародья и благородную латынь священного Рима, пытаясь заглушить непрестанный звериный стон погибающей роты. — От синего тумана, от чёрного дурмана, где гнилой колос, где седой волос, где красная тряпица, порченка — трясовица, не той тропой пойду, пойду в церковные ворота, зажгу на нефе свечу не венчальную, а свечу поминальную, помяну нечистую силу за упокой….

— Все, студент. Хватит.

Толчок в плечо. Пикинер трудно вынырнул из черной пелены, затягивающей все глубже…

— Хватит, Хуго. Ты все сделал как надо.

Рядом стоял капитан Густлов, с ног до головы залитый кровью.

— Он ушел. Забрал с собой под полсотни честных солдат. Но ушел. И прогнал его именно ты, чернокнижник. И мне плевать, какую цену запросят за это небеса. Я ее заплачу за тебя. — Командир погибшей роты не знал, куда девать остатки палаша, и перекидывал рукоять с огрызком клинка — не длиннее двух ладоней — из руки в руку.

— И знаешь, Хуго… — капитан осекся, когда все еще стоящий на коленях рядовой поднял на него пустые глаза.

— Это не я, — тяжело выговорил пикинер.

— Что? — не понял Густлов.

Мортенс рассмеялся, хрипло, жутко. Словно ворон каркал на погосте.

— Как же я не понял… — проскрипел он в перерыве между приступами дикого и безумного хохота. — Как я не понял… Мы думали, я отвожу беду.

— Да, буркнул капитан. — Этот Косарь…

— Косарь — не беда, — выдавил Мортенс. — Косарь — мытарь! Он пришел за платой!

— Платой? — растерянно переспросил Густлов, начиная понимать.

— Любая беда обойдет, сейчас обойдет. А потом — придет. Да не та, которую ждал, вот какая цена будет… — пробормотал Хуго, закатывая глаза, как в бреду, повторяя то, что уже говорил Густлову минувшей ночью. — Твоя беда звалась дурными снами и плохим настроением. Я ее прогнал, не понял… Хуго Мортенс, жалкий аматор, открыл путь Запретному Злу, пытаясь помочь своему капитану крепче спать по ночам…