Читаем Дети гарнизона полностью

душа, а ангел-хранитель, всю жизнь оберегавший и ведущий через все испытания в ужасные и

всякие времена, — велел дойти достойно путь свой до конца! Одному фатуму ведомо, где и

какими цветами окрашены последние мгновения земной жизни».

— Да, что ни говори, суровая правда жизни написана вашей бабушкой, — подыгрывал Нат,

— это как последний крик души, перед уходом!

— Когда ты стара, то смотришь на все критически! — Лена отложила тетрадку. — Очень

давно, я еще третьеклашка была, в гарнизонном городке с нами по соседству жил отставник,

вдовец, видный еще мужчина. Судя по возрасту, расцвет его карьеры пришелся на периоды

сталинских чисток. Из этих, «особист». Смурной, строгий, малообщительный. Я как-то сразу его

невзлюбила. Можно было проверять часы по тому, когда возвращался с прогулок со своей старой

собачкой, шпицем. Этот несколько глуховатый, подслеповатый педант всегда задерживался у

подъезда, тщательно выскабливая от грязи обувь и обтирая собачке лапки.

Жил бы долго на солидную пенсию за заслуги, не понятно за что, и не известно перед кем.

Многие сумасшедшие старухи заигрывали с ним, как девочки, уж не знаю о чем мечтали! Казался

завидным женихом, и не могли остановиться в наступившем старческом инфантилизме. А ему

нравилось, что оказался на старости в эпицентре старушечьего внимания. Одна одинокая старая

дура, соседка с третьего этажа, всегда поджидала его с прогулки. И заигрывала с ним.

Флиртовала, высунувшись из окна своей кухоньки. Ей бы задуматься о вечности, маячившей

впереди, вспомнить о детях и внуках — да нет! Мечтала поймать старенького, чистенького,

обеспеченного женишка, а самой под семьдесят. Как-то влезла с ногами на подоконник в одном

прозрачном пеньюаре, будто бы окно помыть. Заветный старичок снизу подходит с собачкой. Она

ему сверху: «Доброе утро!»

Пес облаял ее и заскулил, запрыгал. Испугалась, отпрянула неуклюже и с мокрого от

летнего дождя подоконника грохнулась на голову избраннику. Покарание, ниспосланное свыше за

мелочность души? На него упала, как посланница. Вот вам и странный знак судьбы — сердитый

собачий лай на погибель, в общем-то, никчемно проживших — одного преследователя, другой —

нимфоманки. У вас не возникает ощущения, что за все, вами содеянное, еще придется заплатить?

Впрочем, не будем бояться листать страницы…

— Послушайте, дорогая!.. — устало взмолился Нат. — Да что там говорить, на уровне генов

бесправие сидит. Одни по обязанности бьют, другие по прихоти властей терпят побои.

— Я вас бью? Окститесь! Какие вы, мужчинки, суеверные! Никакой нечистой силы тут нет!

В принципе, многое объяснимо. Хотя доля личностной магии присутствует, несомненно!

Наоборот, эта тетрадка — оберег… от комплексов… детей гарнизона… Чтобы предмет оказал

влияние на судьбу нового хозяина, необходимо наличие весомых факторов. Чтобы предмет

присутствовал при сильном психическом потрясении, вызывающем сильные эмоции. Моя

бабушка — это вам не следователь Че-Ка, много передумала, когда писала в дневнике. И кто

знает, возможно, заглянула одним глазком в недалекое будущее, может, в снах или еще как-

нибудь? Вложила в тексты весь резонанс своей души. Как старые живописцы вкладывали душу в

свои творенья. И эти гениальные полотна чудесно резонируют в душах наших! Через предмет

можно наслать на человека проклятье, и напротив, осчастливить. Потому старые вещи так дороги

старикам — ведь в них за много лет совместного, так сказать, общения аккумулировалась их

жизненная энергия. Возьмем, к примеру, дневник.

«Мудрено», — задумался Нат, самостоятельно перевернул страничку тетради, открыл

новую, озаглавленную неожиданно округлым, ровным почерком. В иллюминаторе над морем

предрассветно светлело. «Будет день, будет и пища», — не без тени иронии подумал — и

посерьезнел: на желтой сморщенной странице крупные рукописные синие буковки зажирнели

сочно-кроваво: «Семейные хроники. Хвостатый закуток». Когда вчитался в налитой тревожно-

алыми оттенками заголовок, то подумал: «Тарханкут в переводе с тюркского — чертов угол. В

названии топонима корни фантазий: Хвостатый — так у славян принято называть нечистую силу.

«Закуток» — что-то ускользающее, такое размытое, ветвящееся, пророческое…»

— «…Было это давно. Много опустошающих войн прокатились по этим безлюдным

берегам. Кунан, Кармыш, Кипчак, Кастель, Караджа — многие поселения Тарханкутского края

были оставлены людьми, и только бродяга-ветер, извечный повелитель этих мест, со свистом

задувая в пустые глазницы окон...», — Нат прочитал, остановился.

— Легенда семейная, про замок, корону шаманскую, бриллианты графские, — смотрела на

реакцию собеседника.

— Про бриллианты графские? — невольно задержал в руках тетрадку.

— Давайте вам почитаю. Не против? — она забрала тетрадку из растерянных Натовых рук.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 мифов о 1941 годе
10 мифов о 1941 годе

Трагедия 1941 года стала главным козырем «либеральных» ревизионистов, профессиональных обличителей и осквернителей советского прошлого, которые ради достижения своих целей не брезгуют ничем — ни подтасовками, ни передергиванием фактов, ни прямой ложью: в их «сенсационных» сочинениях события сознательно искажаются, потери завышаются многократно, слухи и сплетни выдаются за истину в последней инстанции, антисоветские мифы плодятся, как навозные мухи в выгребной яме…Эта книга — лучшее противоядие от «либеральной» лжи. Ведущий отечественный историк, автор бестселлеров «Берия — лучший менеджер XX века» и «Зачем убили Сталина?», не только опровергает самые злобные и бесстыжие антисоветские мифы, не только выводит на чистую воду кликуш и клеветников, но и предлагает собственную убедительную версию причин и обстоятельств трагедии 1941 года.

Сергей Кремлёв

Публицистика / История / Образование и наука
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

В монографии, приуроченной к столетнему юбилею Революции 1917 года, автор исследует один из наиболее актуальных в наши дни вопросов – роль в отечественной истории российской государственности, его эволюцию в период революционных потрясений. В монографии поднят вопрос об ответственности правящих слоёв за эффективность и устойчивость основ государства. На широком фактическом материале показана гибель традиционной для России монархической государственности, эволюция власти и гражданских институтов в условиях либерального эксперимента и, наконец, восстановление крепкого национального государства в результате мощного движения народных масс, которое, как это уже было в нашей истории в XVII веке, в Октябре 1917 года позволило предотвратить гибель страны. Автор подробно разбирает становление мобилизационного режима, возникшего на волне октябрьских событий, показывая как просчёты, так и успехи большевиков в стремлении укрепить революционную власть. Увенчанием проделанного отечественной государственностью сложного пути от крушения к возрождению автор называет принятие советской Конституции 1918 года.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Димитрий Олегович Чураков

История / Образование и наука