душа, а ангел-хранитель, всю жизнь оберегавший и ведущий через все испытания в ужасные и
всякие времена, — велел дойти достойно путь свой до конца! Одному фатуму ведомо, где и
какими цветами окрашены последние мгновения земной жизни».
— Да, что ни говори, суровая правда жизни написана вашей бабушкой, — подыгрывал Нат,
— это как последний крик души, перед уходом!
— Когда ты стара, то смотришь на все критически! — Лена отложила тетрадку. — Очень
давно, я еще третьеклашка была, в гарнизонном городке с нами по соседству жил отставник,
вдовец, видный еще мужчина. Судя по возрасту, расцвет его карьеры пришелся на периоды
сталинских чисток. Из этих, «особист». Смурной, строгий, малообщительный. Я как-то сразу его
невзлюбила. Можно было проверять часы по тому, когда возвращался с прогулок со своей старой
собачкой, шпицем. Этот несколько глуховатый, подслеповатый педант всегда задерживался у
подъезда, тщательно выскабливая от грязи обувь и обтирая собачке лапки.
Жил бы долго на солидную пенсию за заслуги, не понятно за что, и не известно перед кем.
Многие сумасшедшие старухи заигрывали с ним, как девочки, уж не знаю о чем мечтали! Казался
завидным женихом, и не могли остановиться в наступившем старческом инфантилизме. А ему
нравилось, что оказался на старости в эпицентре старушечьего внимания. Одна одинокая старая
дура, соседка с третьего этажа, всегда поджидала его с прогулки. И заигрывала с ним.
Флиртовала, высунувшись из окна своей кухоньки. Ей бы задуматься о вечности, маячившей
впереди, вспомнить о детях и внуках — да нет! Мечтала поймать старенького, чистенького,
обеспеченного женишка, а самой под семьдесят. Как-то влезла с ногами на подоконник в одном
прозрачном пеньюаре, будто бы окно помыть. Заветный старичок снизу подходит с собачкой. Она
ему сверху: «Доброе утро!»
Пес облаял ее и заскулил, запрыгал. Испугалась, отпрянула неуклюже и с мокрого от
летнего дождя подоконника грохнулась на голову избраннику. Покарание, ниспосланное свыше за
мелочность души? На него упала, как посланница. Вот вам и странный знак судьбы — сердитый
собачий лай на погибель, в общем-то, никчемно проживших — одного преследователя, другой —
нимфоманки. У вас не возникает ощущения, что за все, вами содеянное, еще придется заплатить?
Впрочем, не будем бояться листать страницы…
— Послушайте, дорогая!.. — устало взмолился Нат. — Да что там говорить, на уровне генов
бесправие сидит. Одни по обязанности бьют, другие по прихоти властей терпят побои.
— Я вас бью? Окститесь! Какие вы, мужчинки, суеверные! Никакой нечистой силы тут нет!
В принципе, многое объяснимо. Хотя доля личностной магии присутствует, несомненно!
Наоборот, эта тетрадка — оберег… от комплексов… детей гарнизона… Чтобы предмет оказал
влияние на судьбу нового хозяина, необходимо наличие весомых факторов. Чтобы предмет
присутствовал при сильном психическом потрясении, вызывающем сильные эмоции. Моя
бабушка — это вам не следователь Че-Ка, много передумала, когда писала в дневнике. И кто
знает, возможно, заглянула одним глазком в недалекое будущее, может, в снах или еще как-
нибудь? Вложила в тексты весь резонанс своей души. Как старые живописцы вкладывали душу в
свои творенья. И эти гениальные полотна чудесно резонируют в душах наших! Через предмет
можно наслать на человека проклятье, и напротив, осчастливить. Потому старые вещи так дороги
старикам — ведь в них за много лет совместного, так сказать, общения аккумулировалась их
жизненная энергия. Возьмем, к примеру, дневник.
«Мудрено», — задумался Нат, самостоятельно перевернул страничку тетради, открыл
новую, озаглавленную неожиданно округлым, ровным почерком. В иллюминаторе над морем
предрассветно светлело. «Будет день, будет и пища», — не без тени иронии подумал — и
посерьезнел: на желтой сморщенной странице крупные рукописные синие буковки зажирнели
сочно-кроваво: «Семейные хроники. Хвостатый закуток». Когда вчитался в налитой тревожно-
алыми оттенками заголовок, то подумал: «Тарханкут в переводе с тюркского — чертов угол. В
названии топонима корни фантазий: Хвостатый — так у славян принято называть нечистую силу.
«Закуток» — что-то ускользающее, такое размытое, ветвящееся, пророческое…»
— «…Было это давно. Много опустошающих войн прокатились по этим безлюдным
берегам. Кунан, Кармыш, Кипчак, Кастель, Караджа — многие поселения Тарханкутского края
были оставлены людьми, и только бродяга-ветер, извечный повелитель этих мест, со свистом
задувая в пустые глазницы окон...», — Нат прочитал, остановился.
— Легенда семейная, про замок, корону шаманскую, бриллианты графские, — смотрела на
реакцию собеседника.
— Про бриллианты графские? — невольно задержал в руках тетрадку.
— Давайте вам почитаю. Не против? — она забрала тетрадку из растерянных Натовых рук.