Дети гламура

Его давний выпад против Коммунистической партии Франции, имевшей во все времена наибольшее влияние в стране, не был забыт. Говорят, Бог любит терпеливых и вознаграждает их. Триумфальное возвращение Владлена Стеблева во Францию было омрачено смертью его жены Анны, матери Кирилла. Они поженились в юности, их брак был счастливым. Кирилл — поздний ребенок, их единственный сын, — почти не помнил мать здоровой. Последние десять лет она серьезно недомогала. Врачи не сразу смогли поставить диагноз, речь шла о малоизученном заболевании крови.

— И жить не живу, и умереть не могу, — печально говорила Анна Ивановна мужу. — Ну да грех жаловаться…

Примиренная со своей болезнью, она тихо угасла на руках у Владлена Петровича.

— Мама хотела, чтобы ты уехал со мной, — прямо сказал отец сыну после похорон.

Кирилл кивнул. Он вообще редко перечил отцу. «Исторически», как сказал бы Владлен Петрович, между ним и сыном установились отношения «доверия и благожелательности», словно на дипломатических переговорах. Мать уже несколько лет болела, а отец всегда был занят работой, или хлопотал о лекарствах, или просто садился в кресло, и тогда казалось, что он куда-то летит, забыв обо всем, что его окружает, мысли его были далеко-далеко.

Нет, Владлен Стеблев любил своего сына, втайне гордился им, радовался, что Кирилл талантлив: «Моя кровь!» Однако радости своей никогда не показывал — выдержка фирменная, стеблевская, особый замес! А будущий Малевич уже в ту пору начинал рисовать свой черный квадрат.

Молодой художник смотрел на мир сквозь призму цвета и формы, еще не понимая, почему его так завораживают изгибы старинной лампы в отцовском кабинете, неправильная округлость громадного южного яблока, цветовые балаганы весны за окном. Сначала, по совету наставников, он больше осваивал карандашную технику, его рука становилась увереннее и тверже, движения — экономнее до скупости. Мать тогда часто просила набросать для нее что-нибудь легкое, веселое, «что помогает», и сын, достав несколько листов из планшета, действительно набрасывал на белое поле бумаги с помощью особо мягкого карандаша сетку переплетающихся линий. Линии постепенно превращались в контуры, разбегались и сходились, подобно рельсам небесной железной дороги.

Отец, бывало, заходил к ним с мамой, нетерпеливо заглядывал в рисунок, хотя знал, что этого делать не полагается, и почти всегда недоумевал: «Ничего не понять! Тут вот дерево будет? Как из таких каракулей что-то в конце концов получается?!» И получалось. Дерево с причудливым рельефом коры, по-детски растопыренные ладошки садовых ромашек — солнцелюбивого поповника, и великолепный речной натюрморт: круглый, как поднос, карась лежит, красуясь лучом спинного плавника, на огромном листе кувшинки…

Потом ему предстояло освоить вечно сырую акварель и капризную гуашь, включая и самую для него сложную технику — работу с белилами. И лишь через годы он овладел техникой рисования тушью и постиг древнюю душу другого рисовального материала, называемого коротким словечком «бистр», а еще через некоторое время прочувствовав сущность тона, оттенков, значение интенсивности мазка и колорита в целом, наконец приблизился к истинному пониманию живописи — важен не столько цвет, сколько эффект освещения на полотне. Искусство освещения ему было суждено постигать уже в Париже… Знающая о своем недуге, о непостижимом, неуловимом, неизлечимом пороке крови, Анна Ивановна твердила об этом непрестанно, до тех пор пока в состоянии была разговаривать. Тут была боязнь за молодого, инфантильного, талантливого, избалованного сына, который, останься один, мог поддаться дурному влиянию, жениться бог знает на ком, попасть в лапы мошенников; тут был и страх перед развалом семьи, который неотвратимо должен был наступить после ее смерти; тут было и суеверное желание сплотить, объединить сына и отца, словно их общность поможет астральной сути покойницы подольше оставаться рядом с ними… Как бы то ни было, Кирилл обещал поехать с отцом. В конце концов, почему бы и нет? Его ждала учеба в престижной Академии искусств, новые друзья, пронзительная романтика парижских встреч…

Самостоятельности отец давал Кириллу хоть отбавляй — считал, что если он оплачивает учебу сына и дает ему деньги на карманные расходы, то целиком и полностью выполняет свой родительский долг перед ним. Да и, кроме того, странно было бы такому занятому человеку брать под неусыпную опеку великовозрастного сынулю!

Вот и покатились веселые денечки. Он учился легко, думал легко и жить хотел легко — по-французски. Свободного времени имелось у него не так уж много, к живописи парень относился серьезно, но он нашел время, чтобы побыстрее перезнакомиться со своими однокурсниками и стать своим. «Этот обаятельный русский» завоевывал сердца направо и налево, миловидные и легкомысленные создания приглашали его на вечеринки и пикники и весьма, надо сказать, охотно падали в его объятия…