Дети гламура

Все остальное Кирилл помнил очень смутно. Он как с ума сошел от ужаса, от горя, от страха. Вернее, на страх не осталось сил, иначе он непременно бы подумал о собственной безопасности, о репутации своего отца. Вряд ли кто-либо знал, что они вместе принимали наркотики, а если кто-то из друзей Жаклин и знал это — они не стали бы болтать, не такие это были люди. Полиция, зафиксировав смерть от передозировки наркотиков, не стала бы искать виновника, тем более что никаких следов насильственной смерти не было. А из уважения к отцу Жаклин — известному писателю — вообще замяли бы всю эту историю, и никто не узнал бы, как и от чего умерла девушка.

Но все это может прийти в голову только по здравом размышлении, а Кирилл тогда не в состоянии был рассуждать здраво.

Он вызвал машину скорой помощи. Прибывший врач констатировал смерть от передозировки наркотиков и, не без изумления глядя на мечущегося по комнатам молодого человека в неглиже, вызвал полицейских. Разговор с ажанами получился длинный, и, так как настроен Кирилл был очень агрессивно, закончился он в полиции.

Разумеется, о гибели бедняжки Жаклин пронюхали журналисты. Разумеется, карьера отца Кирилла была загублена на корню — чего он, между прочим, так и не простил своему неудачливому сыну. И через пару недель безутешный Стеблев-старший со своим — столь же безутешным, но по другой причине — сыном вернулся восвояси, в Россию.

Кирилл выбрался тогда из наркотической зависимости без врачебной помощи. Вернее, так считалось — по тем временам наркомания не была до конца признанным явлением, не лечили от нее в специальных центрах, не печатали в газетах объявления частных врачей… Но, разумеется, папенька не дал погибнуть своему непутевому отроку, устроив его в закрытый санаторий, дабы тот пришел в себя после тяжелого «нервного потрясения».

Его вылечили. Гипноз, лекарства, свежий морской воздух и прогулки по горам. Образ Жаклин милосердно стирался из памяти. В сущности, Кирилл был еще ребенком, инфантильным, эгоистичным существом, который инстинктивно хочет забыть неприятный эпизод. Ему это почти удалось. Почти — но не совсем. Редко-редко в снах приходила Жаклин, которую он так и не видел после того, как ее погрузили в карету скорой помощи. Но снился Кириллу не бледный призрак, который он нашел с собой рядом в тот страшный день, а веселая девчонка, которая прыгала по ярко освещенной комнате в чем мать родила, свободно и весело, которая виртуозно занималась любовью и с потрясающим акцентом выговаривала русские бранные словечки. Но и она уходила все дальше и дальше, до тех пор пока ее окончательно не затмила Ольга. Веселая, живая, умненькая Лелечка, с которой было почти так же просто и весело, но без этой медленной отравы, постепенно разъедавшей его жизнь так сладко и незаметно. Друзья, совместные посиделки, любимая работа, успех, признание, богатство, слава. В общем, все шло хорошо, и все было бы хорошо — если бы не эта чертова фотография!

Да, но как она попала в карман пиджака? Кирилл, разумеется, с трудом припоминал свое возвращение из Парижа. Фотографии и все, что могло напомнить ему о прошлом, было уничтожено заботливым отцом. Эта, допустим, уцелела. Но как?

Фотография сама по себе не так уж страшна. Можно было бы и забыть о ней, можно было бы загнать воспоминание на самое дно души. Но не выходило отчего-то. Кирилл пребывал последние две недели в состоянии какой-то тихой, постоянной тревоги — словно ныл по ночам больной зуб. Неприятно, но несильно, можно еще убаюкать, заснуть, если бы не мешало понимание того, что боль может стать гораздо сильнее.

Кирилл не пошел к Ольге, спустившись из своей студии, прошел мимо ее дверей на цыпочках, словно вор. Поймав себя на этом, усмехнулся — ведь он же не делает ничего противозаконного, он просто идет домой! Не беда, если не зайдет сегодня сказать «до свидания», ведь завтра утром они увидятся снова, да и не принято у них это было… Вот и пошел Кирилл к себе домой. Ему хотелось остаться в одиночестве, без шумно-веселого присутствия любимой девушки.

Правда, он об этом пожалел. Сначала, пока мчался в автомобиле по московским улицам, которые уже начинали жить своей таинственной ночной жизнью, чувствовал себя великолепно, негромко подпевал популярным мелодиям, льющимся из приемника, рассматривал девушек, выстроившихся на панели. Притормозил на светофоре и, заметив, как одна из «ночных бабочек» направляется к нему, негромко рассмеялся.

— О нет, слуга покорный, — пробормотал он, трогаясь.