— За такой ответ — «Гитлер — не человек» девочке надо было пятерку поставить.
Жизнь шла своим чередом. Проходили пионерские линейки, отрядные сборы. На одном из них мы приняли решение: «Организовать сбор денег для постройки танка, а для этого подготовить концерт и выступить в деревнях». Репетировали по вечерам в столовой. Главный руководитель Жоржик Коваленко даже похудел, а постановщик танцев Шурочка Иванова перестала спать. Шутка ли, такая ответственность.
Наконец концерт готов.
В деревне Мормыш на сарае висит объявление: «
Ребята волновались, а вожатая Мария Алексеевна больше всех. В кассе, т. е. в кармане у Раи Грудиной, только одна трешка, а в зале один зритель — старушка-колхозница. Время уже 5 часов.
— Что делать? — спрашивала Мария Алексеевна.
— Что делать? — в ужасе спрашивали ребята.
— Я думаю, что надо… уходить… — сказал Саша Суворов.
И вдруг Дима Майоров крикнул:
— Один зритель, все равно давайте начинать, зря, что ли, старались, репетировали?
Концерт начали. Два номера прошли для одного зрителя, а потом как повалил народ. Особенно, когда запел Саша Суворов: «Казаки, да казаки. Эх, да казаченки…»
Пел он прекрасно. Хорошо пели Женя Гунина, Муся Костоусова.
Открыли вторые двери, поставили по два человека дежурных пионеров, деньги клали прямо в карман. Люди стояли вплотную.
А когда на сцену вылетели Люба Баранова и Муся Степанова в матросских костюмах и заплясали «Яблочко», и задробили каблучками, — в зале раздался взрыв аплодисментов, кто-то кричал:
— Вот это по-нашему!..
— Здорово! Лихо отплясывают. Молодцы, ленинградцы!
Никифорова Вера танцевала «до упаду» все танцы — норвежский, татарский, а ей все хлопали и хлопали. Кончился концерт, встали по кругу контролеры. Вынули из карманов деньги и стали складывать рубли к рублям, тройки к тройкам, пятерки отдельно.
Считали. Весь отряд следил за счетом, затаив дыхание. Сколько? Сколько всего?
— Триста пятьдесят рублей, — сказал председатель отряда Дима Майоров.
А через две недели на счет Кировского пионерского лагеря поступило 10 тысяч рублей, и все на танк.
Каждый отряд объявил себя тимуровским. Звенья взяли шефство над семьями фронтовиков.
Ребята ходили помогать женам фронтовиков и в поле и дома. Тимуровцы были шефами детского дома № 3, вывезенного из Ленинграда. За восемь верст ходили: стирали, шили, играли с ребятами.
К Новому году сделали им игрушки, сшили платья, выступили с кукольным театром.
Из Неи в деревню Кужбал приехала уполномоченный Ленгорисполкома по Нейскому району Александра Петровна, привезла ребятам сахар. Старшие ребята постановили: в подарок к празднику отделить от каждого пайка по двадцать граммов сахару для детдомовских ребят. Целый воз для детдома подарков набрали.
Поехали к ребятам дед Никита, Александра Петровна и я. Дед и говорит:
— А ну-ка, Анна, возьми с избы заслонку да железяку.
— Зачем дедушка?
— А потом лесом поедем — скажу.
Вечер тихий, морозный, предновогодний, но темный. Сани легко скользят по насту. Вдруг конь как рванется в сторону. А дед Никита так спокойно говорит:
— Анна, я ведь и хромой, и косой на правый глаз, а конь рванулся влево. Погляди-ко, не видишь ли волков. Я по коню чую, что есть.
Я глянула, так и ахнула.
— Волк… волк! — закричала я.
Александра Петровна схватила заслон и ну бить железякой. Дед Никита сказал:
— Ну вот и сдогадались, зачем заслонка понадобилась.
А конь, словно овса наелся, несся как вихрь, а я не могла оторвать глаз от двух блестящих точек… Внутри у меня все похолодело. Точки стали становиться все меньше и меньше и пропали.
Однажды Валентина Максимовна после ужина собрала старших ребят и сказала:
— На станцию Нея перевели госпиталь, подумайте, чем мы можем помочь раненым.
В следующее воскресенье ребята встали рано, в 11 часов уже были в госпитале. Идти было тяжело. Несли музыкальные инструменты, костюмы.
Тихо вошли в одну палату, в другую. Чисто, на окнах занавески, на столиках вышитые салфетки — это труд 2-го Нейского интерната. У кого на столах, а у кого на кроватях — новенькие, из кусочков сшитые кисеты. Это все для них сделали интернатские ребята. Мы, выходит, прошляпили. С песнями, танцами да стишками явились. Нужны им наши песни…
Концерт мы все-таки начали. Сначала пели робко, тихо. Кто-то из раненых сказал:
— Эх и хорошо поют, только б погромче. У меня уши забинтованы, так плоховато слышно.
Робость как рукой сняло. Запели веселую песню громко и с душой. Все раненые заулыбались.
Концерт прошел на подъеме. Когда уезжали, то прощались воины с нами сердечно, мальчишек называли сынами, а девочек дочками. Радостно и приятно стало на душе.
Сорок второй год начался для некоторых ребят большим горем. Однажды принесли почту.
Валентина Максимовна держала конверт, руки у нее дрожали.