Дети Грозы

224 год. За три дня до праздника Зимнего Солнцестояния (одиннадцать лет тому назад)

Родовой замок барона Маргрейта, провинция Ольбер.

Тишину светлой и просторной комнаты на третьем этаже южного крыла нарушали только два негромких голоса, скрипучий старческий и ломкий юношеский. Деревянные резные шкафы с книгами, удобные глубокие кресла с полосатой обивкой, зелено-золотистые шторы плотного шелка на стрельчатых высоких окнах придавали баронской библиотеке уют. От камина дикого камня распространялось волнами тепло.

Из окон библиотеки открывался чудесный вид: сосновый бор, замерзшая река под стенами замка, просторы полей и большая снежная горка, полная ребятни с санками. Радостный гомон слышался даже через плотно закрытые створки, солнечные блики сверкали на изукрашенном изморозью стекле и прыгали по старинному письменному столу, высвечивая танцующие в воздухе пылинки и пятная пергаментные страницы.

— Сишер, не отвлекайтесь. Вы неверно произносите, — голос наставника Хеуска оторвал Дайма от созерцания братишки Венрика, навернувшегося вместе с санками в сугроб. — Карумитская фонетическая транскрипция этой руны не «билк», а «бельг».

— «Бельг». Да, я запомнил.

— А теперь, пожалуйста, целиком фразу.

Очередной урок языка Марки шел своим чередом. Мэтр Хеуск, как всегда, требовал от ученика совершенства и строго выговаривал за каждую ошибку. К счастью, и логика, и математика, и алхимия, и прочие необходимые будущему магистру науки давались баронету Маргрейту легко. Особенно же ему нравились история и экономика — новая, чрезвычайно интересная наука, придуманная гномами и пока не признанная в классических университетах.

Несмотря на желчный характер и повышенную строгость, мэтр не возражал против изучения юным Светлым хоть экономики, хоть тролльей наскальной живописи, лишь бы не в ущерб основной программе. Он втайне даже гордился учеником, считая личной своей заслугой его неистребимую жажду знаний и способность мгновенно усваивать информацию. Но из принципа не хвалил юного баронета — чтобы не расслаблялся. Правда, способность мага разума читать сознание учителя, как открытую книгу, во внимание совершенно не принимал.

До окончания урока оставалось всего ничего, и Дайм уже предвкушал, как скатится вниз по лестнице, накинет волчью шубу, схватит санки и помчится к веселой компании на горке. Младший брат и старшие сестры давно закончили дела и развлекались, как могли. Иногда Дайм завидовал им. У него одного обнаружился родовой дар, и на редкость сильный. Целых две стихии, разум и жизнь. И, кроме обычных для шера грамоты, математики, риторики и прочего, ему приходилось изучать ещё десяток наук, от ботаники до гномьих рун. Времени это занимало невероятное количество, правда, было настолько интересно, что никакие развлечения и в сравнение не шли. Разве что фехтование, к которому маги традиционно относились пренебрежительно, привлекало Дайма не меньше учебы.

Но на горку Дайм в тот день так и не попал. Едва окончился урок, в дверях библиотеки появилась очаровательная дама в нежно-салатовом бархате. Блестящие каштановые локоны, собранные в свободный узел, улыбчивые золотисто-карие глаза и свежий румянец заставили бы незнакомого с баронессой человека принять её скорее за старшую сестру Дайма, нежели за мать. Несмотря на четверых детей, старшей из которых недавно исполнилось семнадцать, Леситта Маргрейт сохранила юношескую стройность и гибкость. Что, собственно, совершенно неудивительно для светлого мага, владеющего даром жизни.

— Мэтр, будьте любезны, оставьте нас. — Баронесса сопроводила свои слова теплой улыбкой, но Дайм видел в её глазах тревогу и печаль. — Мне нужно поговорить с сишером Даймом.

— Сишиера, сишер. — Мэтр Хеуск поклонился и покинул библиотеку.

— Мама? — Дайм подошёл к матери, так и стоящей у порога, и взял её за руку. — Что случилось?

— Давай присядем. — Баронесса позволила сыну усадить себя в кресло и подвинуть скамеечку для ног, подождала, пока он присядет сам, и только тогда заговорила. — Дайм, я должна просить у тебя прощения. Ты знаешь, я люблю тебя ничуть не меньше твоих сестер и братьев… может быть, даже больше…

Устремив взгляд в окно, баронесса замолчала. На всегда гладком лбу обозначилась горькая складочка, тонкая, украшенная кольцами рука теребила юбку. Дайм смотрел на мать и понимал, что не хочет услышать то, что она собирается сказать. Хотя он уже догадывался, о чем пойдет речь — но пока слово не сказано…

— Матушка, право, не стоит…

— Стоит. Ты знаешь, кто твой отец. — В тоне баронессы не было сомнения.

— Да, конечно.

— Покойный барон никогда не говорил с тобой об этом. Он считал тебя родным сыном. — Леситта словно разговаривала сама с собой. — И слухи давно уже прекратились…

— Достаточно посмотреть в зеркало, матушка, — грустно улыбнулся Дайм.