Я поспешно обернулся. М-да… Двор и в самом деле был большим подарочком, как, впрочем, и беседка — тоже. Лишь теперь мне стало ясно: под дождем, впотьмах, мы забрели на кладбище, не слишком знатное, но — настоящее: с дорожками, с могилками и каменными плитами, поставленными на попа. А местом нашего ночлега, судя по всему, был старый склеп или часовня, или я уж и не знаю что, но только все равно — заведомо кладбищенского типа. Я на кладбище был всего раз, когда мы хоронили бабушку в пакете (на семейный крематорий она, хоть убей, не соглашалась), и, по сей день помню, меня зверская тоска тогда взяла. И вот — теперь… Опять… Внезапно захотелось убежать отсюда, прочь, чтобы не видеть ничего и эту дьявольскую ночь забыть навек… И утро сразу перестало радовать, и странной пустотой повеяло в желудке, точно и не завтракал совсем…
— Ну, если уж мы тут, давай посмотрим, — неожиданно сказал Харрах. — Не слышал я, чтоб биксы так-то хоронили… Интересненько!.. Что, испугался? И дурак! Заброшенный и мертвый город… Получается что это место — самое живое в нем!.. Здесь сразу двое ночевали! Каково?!
Да, юморочек у него бывает — еще тот…
— Что ж, поглядим, — кивнул я скрепя сердце.
Мы пошли по гаревым дорожкам, останавливаясь возле плит, чтоб прочитать полуистершиеся надписи на них. Но прочитать мы не сумели ни одной — язык был совершенно непонятный, буквы диковатых очертаний покрывали твердое шершавое пространство, и весь облик их мне вдруг напомнил выражение лица, с каким вчера сидел на корточках подле часовни мертвый Фока. Я, против воли, судорожно дернулся, случайно зацепил рукой плиту, и тут она на удивление легко, как на шарнире, повалилась, опрокинулась с могилой вместе, а вернее — с надмогильным холмиком. Атам, под ним… От неожиданности меня пот прошиб и подкосились ноги. Под надгробьем было — пусто, ничего! Был хорошо укатанный, отлично сохранившийся асфальт, каким когда-то покрывали площади, и улицы, и разные дворы…
— Почему они
— Если бы я знал… — развел Харрах руками, сам напуганный не меньше моего. — Преданье говорит — я только за Яршаей повторяю, ты учти, — преданье говорит, что этот город биксы выстроили для себя, чтоб, значит, было все, как у людей. А после вот — ушли, все бросили… Давно… А почему такое кладбище и надписи на плитах — я не знаю.
— Мертвый город… — произнеся. — Город за рекой… Чужой совсем… Сюда ходить нельзя, даже собачники боятся… А мы взяли и пришли… Что будет, а, Харрах? Ведь что-то будет, да?
— Надеюсь — ничего, — ответил тот, слегка поеживаясь. — Знаешь, надоело мне тут что-то… Пошли в город, поглядим немного — и домой.
— А может, ну его, и сразу поплывем?
— Пожалуй, — закивал Харрах. — Но только все равно на улицу нам надо, чтоб до берега дойти. И, будем думать, с лодкой ничего такого не случилось…
— А вот камушки-то надо все на место. Чтобы — без кощунства, — вдруг раздался позади скрипучий тихий голос. — Некрасиво это.
Мы с Харрахом разом оглянулись, ожидая… ну — чего угодно, самой жути…
Там, где некогда был вход на кладбище, а нынче только громоздились кучи битых кирпичей, стоял и, подбоченясь, улыбался, и неодобрительно покачивал своею лопоухой головой старинный наш знакомец Фока.
— А? Ну как же так? — почти что ласково сказал он. — Я иду — и вижу… До чего нехорошо!.. А убегать и не пытайтесь — все оцеплено.
— Но… Фока?! — произнес я с ужасом. — Откуда?! Фока, вы меня не узнаете? Я же — Питирим! Брион!
— А это не имеет ни малейшего значения, — ответил Фока. — Я узнал вас. Ну и что? Давайте-ка, поставьте все на место — и пошли. Мы ждать не можем.