Дети Империи

– Валечка, ну успокойся. – Виктор положил правую руку на голову Вэллы, слегка гладя ее волосы, а левой поддержал за спину чуть пониже плеч. Под пальцами сквозь ткань проступила застежка лифа. Нет, пожалуй, этого делать не надо… – Это все просто случайная, мимолетная страсть, она у всех бывает, это пройдет, и ты обязательно встретишь настоящее, большое чувство, встретишь человека, с которым свяжешь всю жизнь…

– Да… это вы так говорите… а некоторые считают, что такого чувства вообще нет, что это придумано для романов и кино… что же будет… – И она разрыдалась.

– Обязательно будет. Я же знаю. Оно такое, что его нельзя просто взять и придумать, человеческая фантазия слишком бедна, чтобы выдумать такое волшебство…

Вэлла выплакалась и стала брать себя в руки. Она достала платок, вытирая им глаза и щеки.

– Слушай, попей воды.

– Не надо. Все уже нормально. Не смотрите на меня, я жутко выгляжу.

– Нормально выглядишь. Да, кстати, ты насчет задач спрашивала.

– Я все придумала. Я прекрасно все делаю по этой теме. Ну разве действительно когда-нибудь понадобится – тогда я обращусь. Вы ведь поможете?

– Конечно. Всегда все должно быть по-человечески.

– Ну вот. А еще говорите, что из другого мира. В нашем мире главное – всегда, в любых обстоятельствах быть человеком. И вообще с вами легко. Вам, наверное, говорили, что с вами легко?

– Наверное… Не помню.

– Значит, говорили. Вы все всегда поймете. Вы, наверное, многое видели в детстве, в гражданскую. Вы хороший товарищ.

– Ну ты сейчас просто меня захвалишь, и я испорчусь.

– Не надо портиться. Мне пора идти. Надеюсь, вы не запретите поцеловать вас в щеку.

– Не запрещу. Только она еще не бритая.

– Это не страшно. – Вэлла чмокнула его в щеку, произнесла «Пока-пока!» и выпорхнула за дверь.

«Она не создана для обид, и это хорошо, – подумал Виктор. – Как там у Кочеткова? «Всех позже смолкнет – соловей…»

Понедельник начался в ожидании командировочного удостоверения. Наверное, многим знакомо это чувство дня отъезда, когда и хочется продолжать привычные дела, в попытках завершить и то и это, и понимаешь, что все равно работа будет оборвана на половине, внезапно, когда позвонят, позовут или занесут бумажку. Этот период подвешенного состояния Виктор коротал на Марсе. Машина прогревалась. Доцент Сребриков принес задачу и, оставив на столе нарисованную блок-схему, побежал вести очередную пару. «Надо будет тут пристраиваться обслуживать компутерную технику, – резюмировал Виктор. – Это перспективно».

По радио в новостях передавали репортаж о подготовке первого в мире турбореактивного автомобиля «Беркут» к очередному рекордному заезду, который состоится летом этого года на полигоне в районе озера Баскунчак. Предыдущий рекорд принес огромные прибыли американской фирме, создавшей специальные шины для заезда; взамен фирма передала советской шинной промышленности ряд передовых разработок и технологий. «Черт, умеют же здесь наши из талантов общенародную выгоду извлекать…»

Через забранные по инструкции решеткой от воров окна Марса синело утреннее небо. Сейчас Зина занесет командировку, и можно будет бежать на Ленина открепляться.

На винтовой лестнице застучали каблуки, но не жесткой чечеткой шпилек, приглушеннее и тяжелее. Дверь приоткрылась, и на Марс зашел молодой, лет двадцати пяти-тридцати, незнакомый Виктору человек в пальто-реглане.

– Здравствуйте. Вы будете Еремин Виктор Сергеевич?

– Здравствуйте. Да, я.

– Ковальчук Николай Александрович. Капитан государственной безопасности.

И незнакомец показал Виктору свое служебное удостоверение.

Глава 24 Никто не знает, что ждет завтра

К удивлению самого Виктора, приход капитана госбезопасности не вызвал в нем ни страха, ни вообще какого-то волнения, как будто это здесь случалось каждый день. Какой-то мысли попытаться бежать не было; впрочем, с Марса это было и невозможно. Не возникло и вопроса, чего, собственно, он мог такого сделать, чтобы им могли заинтересоваться в данном ведомстве.

Спустя мгновение он понял причину своего спокойствия: мир здесь был так строго расчерчен, наподобие хорошо администрируемой компьютерной сети, что сделать ничего «такого» он вообще в принципе не мог, даже не потому, что не хотел, а потому, что ему или не дали бы, или для адекватного человека это было бессмысленным. Заграницу слушать можно, но противно. Анекдотов не рассказывают, потому что никто не тычет в нос на каждом шагу «дорогим и любимым». Культ личности фактически свернут без скандалов, Сталинский проспект красив, и потому никто не против названия. Да, еще есть жертвы репрессий прошлых лет. Но их, похоже, поставили на конвейер: регистрация, потом, как говорила Вэлла, реабилитация, опять же кредит на квартиру в сталинке, который надо отрабатывать и зарабатывать на мелкие радости комфорта, работать и реализовать себя есть где. Диссидент по жизни в этой новой реальности может только удавиться, так и не начав диссидентствовать.

Может, у них просто порядок такой каждого зарегистрировавшегося потом посещать? Виктор не стал гадать.