Дети Индиго: им улыбаются ангелы

Дома я поговорила с братьями и сестрами. Первой группы крови не оказалось ни у кого. Я снова была близка к отчаянию. Вдруг мой девятнадцатилетний племянник Иван говорит: «У меня первая группа, я здоровый, так что берите мою почку». Как оказалось, он втайне от всех сходил в манипуляционную и попросил медсестру сделать ему анализы. Но я не могла взять такой грех на душу, потому что Ваня такой же мой ребенок, как и Юля. Его матери, моей сестры, уже несколько лет нет в живых. Если бы с ним, не дай Бог, что-нибудь случилось, я бы этого не перенесла.

На следующий день Ваня приехал со своим отцом Гришей, Юлиным крестным, у которого тоже первая группа крови. Григорий сказал, что хочет стать донором. Ему пятьдесят шесть лет, но немцы говорили, что почку можно брать у человека в возрасте до 65 лет.

Мы тогда еще не знали, здоров ли Гриша. Перед обследованием в областной больнице у него спросили: «Вы осознаете всю серьезность шага – отдать собственную почку?» Гриша ответил: «Я же не ребенок. Да и сын в спину дышит. Мы не дадим Юле умереть». Обследование показало, что обе почки у него в полном порядке, отсутствие одной из них на здоровье не скажется.

К счастью, две почти неразрешимые проблемы – в сжатые сроки собрать огромную сумму денег и найти здорового совместимого донора – чудесным образом разрешились.

Нужно было обследовать Гришу в Берлине, но прежде – найти на это еще три тысячи евро. Насобирали и эту сумму. Гриша получил приглашение в Германию. Обследование продолжалось неделю. Можете представить, в каком страхе мы провели это время. К счастью, анализы подтвердили здоровое состояние Гришиного организма, но он должен был пройти еще комиссию по этике, на которой несколько специалистов выясняли причину его желания стать донором. Экспертов интересовало, не ставит ли он целью заработать на чужой беде или поставить меня в иную зависимость. В Германии с этим очень строго, далеко не каждый может стать донором. Заседаний было несколько. В конце концов Грише поверили. На вопрос: «Может, вы все-таки из-за денег согласились отдать почку?» – он ответил: «Деньги меня не интересуют, да и нет их у Юлиной матери. Я даже не знаю, сколько стоит почка. Но я очень люблю крестницу. Как же я буду жить с мыслью, что позволил девочке умереть, зная, что мог ее спасти?»

Билеты на поезд мы покупали за свой счет. К счастью, у нас замечательные, дружные родственники. Мои братья и сестры – всего нас в семье семеро – прониклись общей бедой, собрали деньги на проезд, и мы с Юлечкой смогли попасть в клинику вовремя. Дай Бог им и их детям крепкого здоровья и долгих лет жизни!

Оперировал Юлю и Гришу профессор Бернард Шонбергер, считающийся лучшим урологом Европы. Пока шла подготовка к операции, в нескольких монастырях и соборах молились за здоровье Юленьки. В ее родном селе на второй день Троицы в церковь пришло как никогда много народу. Когда священник объявил молитву за Юлино здоровье, все дружно встали на колени. Среди прихожан была моя восьмидесятилетняя мама, которая, несмотря на весьма преклонный возраст и слабое здоровье, вместе со всеми простояла на коленях всю службу. Откуда у нее только силы взялись?!

Юлю готовили к операции две недели. Все эти дни она была подключена к аппарату «искусственная почка» и получала инъекции эритропоэтина. К назначенному дню уровень гемоглобина у нее поднялся, кровь очистилась, и врачи констатировали, что девочка готова к пересадке.

В среду первым забрали на операцию Гришу, а часа через два и Юлю. Крестного оперировали три часа, Юлю – около шести. Мне тот день показался годом. Пока длилась операция, я снова и снова мысленно проживала пройденные годы, очень остро осознавая, что в эти минуты решается будущее нашей семьи.

Наконец, в шесть вечера из операционной вышел профессор Шонбергер и сказал, что операция завершилась успешно, но Юля еще полчаса будет спать под наркозом. Мне разрешили к ней войти. В реанимационной палате моя девочка находилась одна. Меня поразило количество разнообразнейшего медицинского оборудования – на всякий случай. Слава Богу, «всякие случаи» обошли Юлю стороной.

Ровно через полчаса Юля проснулась. Я спросила: «Доченька, ты меня слышишь, видишь?» В ответ она утвердительно кивала, но говорить не могла, потому что с нее еще не сняли наркозную маску. Мне позволили побыть рядом до половины двенадцатого ночи. Ночевать в реанимации не разрешают никому.

Утром я навестила Гришу. Увидев меня, он первым делом поинтересовался, как там Юля, и очень обрадовался, услышав, что все в порядке. В полдень Юленьку перевели в обычную послеоперационную палату. Она лежала на специальной кровати, вся в катетерах, трубках и проводах. Я боялась к ней прикасаться, чтобы случайно чего не зацепить и не повредить. Боли Юля не чувствовала.