Дети Индии

— От целой рупии у тебя осталось всего две анны. А четырнадцать анн, ты, значит, проел? — Она укоризненно покачала головой. — Он, видите ли, аппетита лишился… Чем же это ты отбил себе аппетит?

У меня даже во рту пересохло. Язык, казалось, прилип к нёбу и не мог шевельнуться. Глядя в пол, я молчал, а в, голове одна за другой проносились беспорядочные мысли: «Что-то теперь будет? Вчера лакомился, а нынче, видно, придется отведать ремня!»

Я хотел убежать в школу, не позавтракав, но, как на грех, сегодня было воскресенье: судьба преградила мне последний путь к отступлению. Пожалуй, если бы сегодня не приезжала мать, я был бы спасен. Задержись она на денек-другой — у меня бы могла начаться лихорадка или воспаление легких… Эх, хорошо, если бы сейчас обвалилась крыша и придавила меня! Но, как видно, разгневанный всевышний не хотел меня пожалеть: через четверть часа мать была уже дома.

В другое время, завидев ее, я, наверное, радостно припал бы к ее ногам, но сегодня радоваться было нечему. Наоборот, завидев мать в дверях, я бросился в комнату и спрятался в темном углу. Однако Вишну, несносный, не мог помолчать и минуты. Не успела мать пройти в комнату, как он выложил:

— Мама! А Хари вчера украл рупию!

Мать и так приехала сердитая (поссорилась с кем-нибудь в поезде или по другой причине — не знаю), и сообщение Вишну только подлило масла в огонь.

— Что тут случилось. Мохини? — спросила она.

— Ничего особенного, мама, — отвечала сестра. — Ты, наверное, хочешь помыться с дороги.

— После помоюсь. Сейчас же позови Хари. Подумать только, неделю пробыл без меня и уже воровать научился!

— Он там, мама, спрятался в углу, — опять выскочил Вишну. — Как только увидел тебя, так сразу же удрал. Целых четырнадцать анн истратил! От рупии только две анны осталось. Вчера целый день печенье жрал, а вечером стал жаловаться, что живот болит…

— Уберешься ты отсюда или нет?! — закричала на него сестра. — Прибежал, даже запыхался, будто радостную весть принес! Я думаю, ты не лопнул бы, если бы помолчал еще минуты две!

— В один день — целых четырнадцать анн? — изумленно всплеснула руками мать. — Да где же он? Я ему сейчас покажу, как воровать!.. Хари! Эй, Хари! Иди-ка сюда, да поживее! Где ты там спрятался?

Выйдя из своего угла, я молча стал перед матерью: сердце у меня словно остановилось.

— Ты украл рупию? — медленно спросила мать.

Слезы текли у меня по щекам. Судорожно глотнув воздуху, я только утвердительно кивнул головой.

— Что же ты стоишь, словно в рот воды набрал?

Я молчал.

— У тебя что, язык отнялся? А может, ты оглох?

«Что мне делать? Что сказать?»

От стыда я не мог произнести ни слова. Но мое молчание еще больше выводило мать из себя. Наконец терпение ее лопнуло.

— Будешь ты говорить или нет? — закричала она, схватив скалку. — Зачем украл рупию?

Закрыв лицо руками, я жалобно пропищал:

— Я больше не буду!

Но в этот момент скалка уже опустилась на мою спину. У меня вырвалось отчаянное «ай!», однако больше я не произнес ни звука. Мать снова замахнулась скалкой — снова короткое «ай» прозвучало в комнате, и тут же воцарилось молчание. В течение нескольких минут я терпеливо выносил удары. Стоило мне тогда заплакать — и наказание оказалось бы гораздо мягче, но, увы, в то время я еще не знал этой маленькой хитрости. Ведь взрослые всегда так рассуждают: если ребенок не плачет — значит, он не чувствует вины, и поэтому наказать его надо строже. Хорошо, что вовремя подоспела сестра и спасла меня, иначе меня ждало бы еще более суровое наказание.

В полдень сестра пробралась ко мне в комнату и, погладив по голове, ласково сказала:

— Иди попроси прощения у мамы, не то она выгонит тебя из дому.

Покорно подойдя к матери, я поднес ко лбу молитвенно сложенные руки и сказал:

— Я больше никогда не буду.

Мать нежно прижала меня к своей груди и неожиданно расплакалась.

— Сынок! Дорогой! Как же это ты мог украсть? Если бы ты не брал эту злополучную рупию, никто бы тебя и пальцем не тронул. В гневе я не сдержалась, а теперь места себе не нахожу.

Она велела купить на базаре топленого молока и сама напоила меня. Когда я выпил все молоко, она посадила меня к себе на колени, ласково обняла и сказала:

— Сынок! Ведь твои отец и мать, а в школе учитель всю жизнь трудятся для твоего же блага. На них никогда не надо обижаться, даже если они и накажут.

А несколько дней спустя учитель за какой-то пустяк так наказал меня, словно я по крайней мере совершил убийство. Но после этого он не поил меня топленым молоком и не гладил по голове — он тут же забыл обо мне. А я сидел и думал о том, что мать и учитель наказывают совсем по-разному…

Джайнендра Кумар ВОСПИТАНИЕ

Господину Рамра́тану трудно понять Рамча́рана. Казалось бы, мальчик учится, живет в семье. Однако, когда к нему обращаются, он не слушает и никогда сразу не отвечает. Если у него что-нибудь не ладится, он сердится. Потом раздражение проходит, но он долго еще кажется недовольным самим собой, а то неизвестно отчего вдруг становится кротким и послушным.