Дети Ивана Соколова

Мы взошли на крыльцо и постучали, а дверь оказалась незапертой. В сенях стояли развалившаяся бочка и новая кадка; валялись деревянные и железные обручи, дощечки, прутья. Один из них Сережа сразу же облюбовал для лука.

В горнице над неприбранной кроватью висели молотки, рубанок, пила и внушительный циркуль. Напротив, прислоненная к простенку, стояла доска с приклеенной картой. Василий Кузьмич отмечал на ней все города, освобожденные от фашистов.

В углу лежала огромная тыква.

Мы сделали несколько осторожных шагов, стараясь ничего не свалить, не зацепить. Все пахло здесь щепой, стружкой и табачком.

— Здорово, дедушка! — закричал Сережа, вы сунувшись в окно, выходившее во двор.

Василий Кузьмич копал картошку на огороде. Он вошел с лопатой в руке, тяжело дыша. Схватил Сережу за рукав и несколько раз повернул его. Достал с полки очки в железной оправе и, придерживая их рукой, внимательно оглядел Сережу. По-видимому, остался доволен своим осмотром, подставил нам табуретки, велел сесть. И сам сел.

— Опять спаровались, дружки! Вас-то и не ждал. Думал, другие ребятки пожаловали. Как металлический лом собирать — прямо ко мне. Прошлый раз я им ржавую самоварную трубу приготовил, а они с собой и тупой топор прихватили.

Сережа достал из кармана что-то завернутое в тряпочку. Только подумал я о фонарике, как он не спеша развернул тряпочку и протянул Василию Кузьмичу пачку махорки.

Тот принял подарок, скрутил козью ножку, насыпал в нее щепотку, щелкнул зажигалкой и задымил.

— Расскажи, где побывал.

— В Москве, на бульварах, огромные колбасы лежат, аэростатами называются.

— А еще что видел?

— Там дома все разрисованы. Я Москву пешком обошел, пять дней и пять ночей шел. На лестницах- чудесницах в метро ездил; одни спускаются, другие поднимаются. Я даже на лестнице знакомого встретил, которого в Сталинграде видел, только я вниз ехал, а он наверх. Там, в метро, не поймешь, когда ночь, когда день. Я на этих лестницах пять суток ездил, — рассказывал Сережа. — Милиционеры в метро все в юбках. Одна меня заметила и поманила конфеткой. А я и от нее убежал.

— И затепло вернулся, — перебил Сережу Василий Кузьмич.

Мы в тот день Василию Кузьмичу мешок картошки накопали и вместе с ним целый чугунок съели.

Вскоре еще одно событие потрясло весь городок, а у нас, детдомовцев, стало много, много новых друзей.

К нам с фронта прибыла гвардейская часть набраться сил перед новыми боями.

В городке сразу стало тесно. И на улицах и во дворах стояли машины, выкрашенные в зеленый цвет, обтянутые брезентом, и широкие сильные грузовики. Таких я раньше не видел.

Все мы разглядывали боевые награды гвардейцев, взбирались к ним на колени, чтобы потрогать ордена.

Гвардейцы стали шефами детдома. Они привезли нам целую машину с куклами и кухонной игрушечной посудой.

Оля завладела двумя куклами, похожими друг на друга, как две капли воды.

Нам же, мальчишкам, гвардейцы подарили футбольные мячи и полный набор инструментов для духового оркестра.

Барабан был один, а стать барабанщиком хотелось каждому.

Когда гвардейцы пришли к нам в гости, мы читали им стихи, а Земфира сплясала матросский танец.

Гвардии генерал также побывал в детдоме. В младшей группе его усадили на ковер. Он складывал дом из кубиков, в то время как малыши примеряли его генеральскую фуражку.

Гвардейские машины часто появлялись на нашем дворе, привозили дрова и уголь.

Мы всегда принимали участие в разгрузке этих машин, потому что нам всем хотелось скорей занять свое место в пустой машине. Мы могли подолгу отдыхать в ней, несмотря на то что она стояла на одном месте.

Когда же шофер позволял надавить на сигнал — даже смешно вспомнить, — как это нам тогда нравилось!

Шефы отремонтировали нам крышу и поставили на кухне новую плиту.

На улице мы не пропускали ни одного военного, становились навытяжку и первыми козыряли гвардейцам.

Глава двадцать четвертая ГОЛУБОЙ ОБЕЛИСК

Валя заболела в хмурый, ненастный день. Хлестал дождь, завывал порывистый ветер. Я подумал о том, что ночью в такую погоду птицы разбиваются о телеграфные провода.

Выздоровела же Валя, когда снова вернулись ясные, но уже короткие и прохладные дни. Иней посеребрил бурую траву, морозец подсушил дорогу, и Валя снова пошла в школу.

Несколько дней походила и опять слегла, на этот раз надолго. Мы знали, что Валина болезнь называется ревматизмом и у нее болит сердце.

Когда я приходил ее проведать, лежала она на высокой подушке. Должно быть, Валя где-нибудь простыла. Ведь я-то лучше других знал, сколько мы намерзлись. И дьяконица заставляла ее воду таскать из колодца.

Валя очень интересовалась уроками и в кровати решала задачи и примеры.

Светлана твердо обещала ей сразу же, как она поправится, путевку в уже освобожденный Кисловодск или Мацесту, где люди пьют целебные воды, лечатся волшебными грязями.

Валя хотела скорей вылечиться.

— После укола мне легче, — говорила она.

Няня Дуся сердилась на Светлану, что девочку так часто колют. И я думал: «Неужели нельзя обойтись без каких-то уколов?»