Дети Ивана Соколова (Художник В. Орлов

— Тетя Фекла, Вовка здесь! — крикнул я.

А Вовка уже раздобыл обложку какой-то книги и начал махать ею перед лицом раненого.

Мне стало легче от ветерка. А раненый несколько раз совсем свободно вздохнул. Мы придерживали его с двух сторон.

А потом сквозь прерывистые хрипы мне показалось, что раненый кого-то зовет. И мы с Вовкой услышали:

— Мамо!

После этого он еще раз прохрипел, провел рукой по груди, весь подался вперед, покачнулся, еще раз глубоко вздохнул и перестал жить.

На наш зов из блиндажа вышла Фекла Егоровна, а за ней, чуть шатаясь, и Александра Павловна.

Раненый уже был неподвижен. Женщины подняли его и положили лицом вверх около блиндажа.

Когда стало светать, я поднял с земли маленькую самодельную записную книжечку. В ней было всего несколько листов, прошитых толстой черной ниткой. На первой страничке наклеена фотография. Я узнал его. Вовка заинтересовался, что это я разглядываю, и не дал мне досмотреть. Он выхватил из моих рук книжечку и посмотрел на нее прищурясь.

Четко и со старанием были выведены буквы. Даже я мог их разобрать. Вначале Вовка стал декламировать, а потом осекся.

Все, что было в этой книжечке, прочитала вслух Фекла Егоровна. А потом Александра Павловна долго вглядывалась в каждый листок.

Из этой книжечки мы узнали, что убитого звали Колей. Он фотографировался, когда вышел из госпиталя и в третий раз ехал на фронт.

Александра Павловна объяснила нам, что Коля не получал писем из дому и сам не писал домой, так как его родина была занята фашистами. Но в эту книжечку записывал все, что хотел сказать матери. Он желал здоровья своей маме и сестре Наде. Он писал им, что жив и здоров, чего и им желает. Он просил того, кому попадется эта книжечка, переслать ее, когда будет возможно, на Украину по домашнему адресу.

— Сердечный, верил своей власти, — сказала Александра Павловна.

Она обдумывала вслух, сдать ли эти листочки капитану, приходившему к ним в блиндаж, или сохранить самой.

— Капитану расскажем, а письмо, раз матери, — дело женское. Придет время, сама отошлю. Так и знайте: у меня на груди, вместе со всеми документами, — сказала Александра Павловна.

Вовка расширил яму, вырытую снарядом, и на ее дно постелил шинель. Когда земля скрыла Колю, Фекла Егоровна заплакала и обхватила рукой Вовку.

Александра Павловна стояла у входа в блиндаж, прислонившись к бревну…

Только недавно расстался я с Шурой и нашел пристанище в блиндаже, а казалось, что все это было давным-давно.

Перед рассветом по временам стихали скрежет и свист. Посвежело, и хотелось, чтобы стало еще прохладней, закрутила бы метель и унесла всю гарь.

Над головой прошуршал одинокий снаряд.

Откуда-то доносились хриплые голоса.

А потом вдруг налетел и зашумел ветер. Он налетел неожиданно. И, если бы подле блиндажа росли деревья, они затрепетали бы и по земле закружились осенние листья. Но так голо было вокруг! Ни одного желтого листочка.

Ветер принес какую-то свежесть.

Я вспомнил, как у оврага сдувал одуванчики, стараясь, чтобы пушинки попали Оле в лицо, а она стряхивала их и весело кричала: «Одудяги, одудяги!»

Было приятно, что легко дышится. И тут же мне стало стыдно. Ведь только что на моих глазах мучился Коля.

… Много лет прошло с того серого утра, а я до сих пор слышу его голос, будто звал он не только свою маму, оставленную на Украине, но и мою, которая уже никогда не отзовется.

Глава десятая ПЕРЕШЛИ ЛИНИЮ ФРОНТА!

Настал день, когда нам пришлось покинуть блиндаж.

Бой шел совсем рядом, у огненного от разрывов железнодорожного полотна.

— Придется вам, солдатки, на новое место пере браться, — сказал забежавший к нам командир.

Мы собирались, а в блиндаж уже пришли телефонист и другие очень занятые люди. Один из них похвалил наше жилье за четыре наката, а другой только вздохнул и сказал:

— Эх, малолеточки!

Телефонист уже сидел с плотно прижатой к ушам трубкой.

— Как слышите? Прием.

— Латунь! Латунь!

— Раз, два, три, четыре, пять.

— Я Латунь, Латунь.

И опять то же самое.

Мы покинули блиндаж, когда смеркалось. Фекла Егоровна несла на руках спящего Павлика. Я, Юлька и Вовка тянули всякий скарб.

Александра Павловна хотела оставить гитару, а Юлька упросила взять и про дядю Орлова при этом вспомнила. Ей пришлось самой нести гитару. Она выскользнула у нее из-под локтя, и Юлька волочила ее за собой — удивительно, как не разбила.

Мимо нас пробежали бойцы в плащ-палатках. Вовка тут же объяснил:

— Для броска накапливаются.

Одна за другой разорвались вражеские мины, обдав нас горячим воздухом.

Из всех соседних щелей к мосту тянулись жители. Все были очень худыми. Неужели и мы стали такими? Я нес ведро и стеганки. Одну из них надел на себя. Рукава болтались, и их пришлось подвернуть.

Много нас сбилось в туннеле под мостом, продуваемом осенним ветром.

Александра Павловна с Вовкой принялись в стороне копать щель.

Я расстелил стеганки, и Фекла Егоровна уложила на них Павлика и посадила девчонок, укрыв их одеялом.