Дети капитана Блада

Еще раз напомнив Диего, чтобы тот не увлекался, Бесс немного погуляла вдоль берега, с любопытством разглядывая незнакомые растения и пытаясь привыкнуть к ощущению твердой неподвижной земли под ногами. Потом она выбрала местечко поуютнее – подальше от толпы, но не настолько далеко, чтобы терять из виду шлюпки – устроилась под невысоким апельсиновым деревом и развернула рукопись отца.

* * *

После взятия Картахены мои люди занимали возвышенность, на которой стояла церковь Нуэстра-Сеньора-де-ля-Попа, и которая позволяла контролировать восточную дорогу из города. Было ясно, что барон де Ривароль хочет держать нас подальше от города и его богатств. Мне-то было все равно, однако люди мои заметно волновались. В наши обязанности, кроме всего прочего, входило следить за беженцами, покидавшими город по нашей дороге. Выезд допускался только при наличии разрешения, подписанного бароном. Меня раздражала мелочность барона, недостойная авантюриста, и склочность, недостойная даже торгаша. Меня вообще многое раздражало в этом походе, однако выбора у меня не было. Мы согласились выполнить определенную работу за определенную плату – и то, что работа была мне не по душе, ничего не меняло. Временами я вяло удивлялся тому, что Фортуна послала мне мой самый успешный (судя по наблюдавшимся результатам) рейд именно тогда, когда я твердо решил бросить пиратство, лишившее меня доброго имени в глазах дорогого мне человека. Возможно, думал я, Фортуна издевалась надо мной, коли вновь заставляла меня выполнять работу пирата, когда я уже было решил, что стал просто солдатом на службе Франции. И то, что на этот раз наш образ действий выбирал де Ривароль, а не я, мало меня утешало.

В один из вечеров, когда я, по обыкновению, курил у широкого окна без стекол, смягчая раздражение весьма умеренными порциями рома, мне доложили о посетителях.

Первым явился почтенный старец с жалобой, что некие «буканьеры» в поисках золота переломали всю мебель у него в доме. Я велел ему радоваться, что дом хотя бы не сгорел, и отпустил с миром. Интересно, если бы вместо меня тут сидел Олонэ со своим каленым железом, ему бы тоже жаловались на сломанные табуретки? Впрочем, на самом деле это было серьезно. Барон строго запретил нам заходить в дома жителей – подозреваю, что отнюдь не из соображений милосердия – и я подтвердил своим людям этот приказ. Налицо было прямое неподчинение. В те времена только положение командира восьмисот головорезов обеспечивало мою безопасность – не только в покоренном, но враждебном городе, но и вообще, в том числе от милейшего дона Мигеля, не оставившего, насколько я знал, идеи спустить с меня шкуру. Потеряв авторитет, я рисковал многим. Было бы правильнее провести дознание, но мне было все равно. Меланхолию, владевшую мной тогда, не смогла бы побороть и более непосредственная угроза.

Вторым посетителем – вернее, посетительницей, – оказалась молоденькая испаночка небольшого роста, в темно-лиловом непомерно широком платье. Во времена молодости ее матушки его, несомненно, сочли бы роскошным даже в Севилье. По всей видимости, сие парадное облачение я должен был расценивать как комплимент. Цель ее визита была проста: ее семья хочет выехать из города; они сдали все ценности, как это было предписано; однако барон подозревает сокрытие ценностей и не дает разрешения на выезд. Она знает, что дон Педро Сангре – настоящий рыцарь. Не согласится ли дон Педро принять вот эти два браслета – это последнее, что у нее осталось – мое великодушие всем известно – et cetera[9].

Было очевидно, что, предлагая мне пару золотых, массивных, изумительной работы браслетов, девочка хочет вывезти из города нечто гораздо более ценное. Я, конечно, не образец добродетелей, но опуститься до вульгарной взятки – это не про меня. Est modus in rebus[10].

– У флибустьеров строгие законы, сеньорита – сказал я. – Я не хочу повиснуть на рее собственного флагмана за сокрытие части добычи – тем более, такой незначительной части.

Она подошла на шаг и посмотрела в упор. У меня дух захватило. «Два огромных черных солнца» – это было сказано о ней. И в них светился экстаз великомученицы, желающей во что бы то ни стало пострадать за Веру.

– Но, может, я смогла бы предложить нечто, что нельзя поделить как часть добычи?

– Бывало, пираты делили и такой приз, – я постарался изобразить улыбку театрального злодея. На «Арабелле» такого не бывало никогда – разве что при предыдущем владельце – но ей об этом знать было незачем. Неужели девчонка не понимает, в какую игру играет?

Она подошла еще на шаг, так, что край ее жесткой юбки почти коснулся моих сапог. Я поспешно отвернулся и начал писать разрешение на выезд – «без обыска». Пусть вывозит, что хочет. В конце концов, я уже не флибустьер – я наемник.

– А великий пират боится меня, – сообщает она.