Дети капитана Гранта

То был охотничий дом из кирпича и дерева, прятавшийся среди густых эмерофилис. Вокруг шла увешанная китайскими фонариками крытая веранда, напоминавшая галереи древнеримских зданий. Окна защищены были разноцветными парусиновыми навесами, казавшимися огромными цветами. Трудно было представить себе более уютный, более прелестный и более комфортабельный уголок. На лужайках и среди рощиц, окружающих дом, высились бронзовые канделябры, увенчанные изящными фонарями. С наступлением темноты весь парк освещался белым светом газа от газометра, скрытого в чаще акаций и древовидных папоротников.

Вблизи дома нигде не было видно ни службы, ни конюшен, ни сараев – ничего, что говорило бы о сельском хозяйстве. Все строения – настоящий поселок более чем в двадцать домов и хижин – находились в четверти мили от дома, в глубине маленькой долины. Хозяйский дом соединен был с этим поселком электрическими проводами – телеграфом, обеспечивая мгновенное сообщение, а дом, удаленный от всякого шума, казался затерянным в чаще экзотических деревьев.

В конце казуариновой аллеи через журчащую горную речку переброшен был изящный железный мостик. Он вел в часть парка, прилегавшую к дому.

По ту сторону мостика их встретил внушительного вида управляющий. Двери готтемского дома широко распахнулись, и гости вошли в великолепные апартаменты.

То был охотничий дом из кирпича и дерева, прятавшийся среди густых эмерофилис

Вся роскошь, даваемая богатством, в сочетании с тонким артистическим вкусом предстала перед ними.

Из прихожей, увешанной принадлежностями верховой езды и охоты, двери вели в просторную гостиную о пяти окнах. Здесь стоял рояль, заваленный всевозможными старинными и современными партитурами, виднелись мольберты с недоконченными полотнами, цоколи с мраморными статуями; несколько картин кисти фламандских мастеров и гобелены с вытканными на них рисунками с мифологическими сюжетами висели на стенах. Ноги утопали в мягких, словно густая трава, коврах, с потолка свисала старинная люстра. Всюду был расставлен драгоценный фарфор, дорогие безделушки, все это было как-то странно видеть в австралийском доме. В этой сказочной гостиной, казалось, было собрано все, что могло мысленно перенести в Европу. Можно было подумать, что находишься в каком-нибудь княжеском замке во Франции или в Англии.

Пять окон пропускали сквозь тонкую ткань парусины мягкий полусвет. Леди Элен, подойдя к окну, пришла в восторг. Дом господствовал над широкой долиной, расстилавшейся на восток до самых гор. Чередование лугов и лесов, то тут, то там привольные поляны, вдали группа изящно закругленных холмов, все вместе являло неописуемую по красоте картину. Ни один уголок земного шара не мог сравниться с этой долиной, даже знаменитая Райская долина в Телемарке Норвегии.

Грандиозная панорама, пересекаемая полосами то света, то тени, ежечасно изменялась в зависимости от солнца.

Пока Элен наслаждалась открывавшимся из окна видом, Сенди Патерсон приказал управляющему распорядиться завтраком для гостей, и менее чем через четверть часа путешественники сидели за роскошно сервированным столом. Качество кушаний и вин были выше всяких похвал, но всего приятнее было то радушие, с которым молодые хозяева принимали гостей. Узнав о цели экспедиции, хозяева горячо заинтересовались поисками Гленарвана, и слова их укрепили надежды детей капитана Гранта.

– Гарри Грант, несомненно, попал в плен к туземцам, поскольку он не появился нигде на побережье, – сказал Мишель Патерсон. – Судя по найденному документу, капитан точно знал, где находится, и если он не добрался до какой-нибудь английской колонии, то лишь потому, что после высадки на берег он был захвачен в плен дикарями.

– Точно то же случилось и с его боцманом Айртоном, – заметил Джон Манглс.

– А вам никогда не случалось слышать о гибели «Британии»? – спросила леди Элен у братьев Патерсон.

– Никогда, миссис, – ответил Мишель.

– А как, по-вашему, обращаются австралийцы со своими пленниками?

– Австралийцы не жестоки, – ответил молодой скваттер, – и мисс Грант может быть спокойна на этот счет. Известно множество случаев, свидетельствующих о мягкости их характера, и многие европейцы, долго жившие среди этих дикарей, никогда не имели повода жаловаться на грубое обращение.

– То же самое утверждал и Кинг, – сказал Паганель, – единственный уцелевший из экспедиции Берка.

– И не только этот отважный исследователь, вмешался в разговор Сенди Патерсон, – но и английский солдат, по имени Бакли, который дезертировал в тысяча восемьсот третьем году из Порт-Филлипа, попал к туземцам и прожил у них тридцать три года.