Дети капитана Гранта

– Я не знаю, – повторил Гленарван.

– Значит, твои не согласятся обменять тебя на нашего Тогонга.

– На одного меня – нет, а на всех – быть может.

– У нас, маорийцев, принято менять голову на голову.

– В таком случае, начни с того, что предложи обменять своего жреца на этих двух женщин, – предложит Гленарван, указывая на леди Элен и Мери Грант.

Элен рванулась к мужу, но майор удержал ее.

– Эти две женщины, – продолжал Гленарван, почтительно склоняясь перед Элен и Мери Грант, – занимают высокое положение в своей стране.

Вождь холодно посмотрел на своего пленника. Злая усмешка промелькнула на его губах, но он тут же подавил ее и ответил, еле сдерживаясь:

– Неужели ты надеешься обмануть Кай-Куму словами, проклятый европеец? Ты думаешь, что Кай-Куму не умеет читать в человеческих сердцах? – Вождь указал на Элен: – Вот твоя жена!

– Нет, моя! – вскричал Кара-Тете и, оттолкнув прочих пленников, положил руку на плечо побледневшей леди Элен.

– Эдуард! – крикнула несчастная женщина, обезумев от ужаса.

Гленарван молча поднял руку. Грянул выстрел. Кара-Тете пал мертвым.

При звуке выстрела множество туземцев высыпали из хижин и мгновенно заполнили площадь. Сотни рук угрожающе протянулись к несчастным пленникам. Револьвер вырвали из рук Гленарвана. Кай-Куму бросил на него странный взгляд. Затем, прикрыв одной рукой убийцу, он поднял другую, сдерживая толпу, готовую ринуться на «проклятых пакекас».

И, покрывая шум толпы, он громовым голосом крикнул:

– Табу! Табу!

При этих словах толпа дикарей разом замерла перед Гленарваном и его товарищами, словно их поразила какая-то сверхъестественная сила.

Через несколько минут пленников отвели в служившее им тюрьмой святилище. Но ни Роберта, ни Жака Паганеля с ними не было.

Глава двенадцатая. Похороны маорийского вождя

Кай-Куму, как это нередко бывает в Новой Зеландии, одновременно был и вождем своего племени и его ариком, то есть жрецом, и имел право в качестве жреца налагать табу – запрет на людей и вещи.

Табу – в обычае у всех народов Полинезии, прежде всего это запрет прикасаться к определенным лицам или предметам. Религия маорийцев учит, что всякого, поднявшего святотатственную руку на кого-нибудь или на что-нибудь, отмеченным табу, то есть на то, что объявлено священным, разгневанное божество карает смертью. Причем если божество отомстило за нанесенную ему обиду не сразу, то жрец сделает это за него.

Вожди налагают табу иногда из политических соображений, но чаще табу обусловлено событиями личной, повседневной жизни. На туземца налагают табу во многих случаях на несколько дней: когда он стрижет себе волосы, когда только что подвергся татуировке, когда сколачивает себе пирогу или строит дом, когда смертельно болен и, наконец, когда он скончался. Если неумеренное вылавливание рыбы грозит опустошить реку, если туземцы начинают есть недоспелые сладкие пататы, что грозит опустошить плантации, то на рыбу и на пататы накладывается оберегающее их табу. Если вождь пожелает избавиться от назойливых гостей, то он накладывает на свой дом табу, если вождь пожелает монополизировать деловые сношения с каким-нибудь иноземным судном, то он наложит на него табу. Прибегает он к этому средству и по отношению к европейскому купцу, которого хочет лишить покупателей. Табу вождя напоминает былое вето королей.

Если предмет объявлен неприкосновенным, то никто не может безнаказанно тронуть его. Когда табу налагается на туземца, то он в течение определенного времени не имеет права прикасаться к пище известного рода. Если это человек богатый, то его рабы кладут ему в рот те кушанья, к которым он не смеет прикоснуться сам. Если же это бедняк, то он вынужден подбирать пищу ртом, и этот запрет превращает его в какое-то животное.

Словом, этот своеобразный обычай направляет и видоизменяет мельчайшие поступки новозеландцев. Табу обладает силой закона, больше того, можно сказать, что все туземное законодательство, неоспоримое и не подлежащее обсуждению, заключается в частом применении табу.

Что же касается табу, наложенного на наших пленников, то оно было произвольным и имело целью спасти их от ярости, охватившей племя. Лишь только Кай-Куму произнес это магическое слово, как тотчас же его друзья и приверженцы остановились и прикрыли собой пленников от ярости туземцев, а затем стали охранять их.

Однако Гленарван не заблуждался относительно ожидавшей его участи. Он понимал, что поплатится жизнью за убийство вождя. Но у дикарей смерть осужденного – это лишь конец долгих пыток, поэтому Гленарван приготовился жестоко искупить то законное негодование, которое побудило его убить Кара-Тете, но он все же надеялся, что гнев Кай-Куму обрушится лишь на него одного.