Дети капитана Гранта

«Дункан», не замедляя хода, безошибочно плыл этими прихотливыми извилинами, смешивая клубы дыма с хлопьями разодранного утесами тумана. Не останавливаясь, яхта прошла мимо нескольких испанских факторий, обосновавшихся на этих безлюдных берегах. У мыса Тамар пролив снова расширяется. «Дункан», усилив пары, обогнул крутые берега островов Нарборо и стал приближаться к южному побережью. Наконец, через тридцать шесть часов после входа в пролив показалась вдали скала мыса Пилар, высившаяся над самым островом Десоласьон. Безбрежное водное пространство расстилалось перед форштевнем «Дункана», и Жак Паганель, приветствуя его восторженным жестом, был взволнован не менее, чем Магеллан в то мгновение, когда его корабль «Тринидад» накренился под легкими бризами Тихого океана.

Глава десятая. Тридцать седьмая параллель

Через неделю после того, как яхта «Дункан» обогнула мыс Пилар, она на всех парах вошла в бухту Талькауано – великолепную гавань длиной в двенадцать и шириной в девять миль. Погода стояла дивная. Небо в этом краю с ноября по март – безоблачно, и вдоль берегов, защищенных Андами, неизменно дует южный ветер. Следуя приказанию Эдуарда Гленарвана, Джон Манглс вел яхту все время вблизи берегов архипелага Чилоэ и других бесчисленных обломков этой части Американского континента. Какие-нибудь остатки разбившегося судна, сломанные запасные реи, кусок дерева, обработанный человеческой рукой, могли навести «Дункан» на след крушения «Британии», но ничего не было заметно, и яхта, идя своим путем, бросила якорь в порту Талькауано спустя сорок два дня после того, как покинула темные воды залива Клайд.

Гленарван велел спустить шлюпку, сел в нее вместе с Паганелем, и вскоре они высадились на берегу у эстакады. Ученый географ хотел применить на практике свои знания испанского языка, над изучением которого он столь добросовестно трудился, но, к его крайнему удивлению, туземцы не понимали его.

– Очевидно, у меня плохое произношение, – сказал он.

– Отправимся в таможню, – ответил Гленарван.

В таможне с помощью нескольких английских слов, сопровождаемых выразительными жестами, ему объяснили, что резиденция английского консула – город Консепсьон, находится в часе езды. Гленарван тут же нашел двух резвых верховых лошадей, и вскоре он и Паганель въезжали в большой город, возникший благодаря предприимчивости Вальдивиа, этого мужественного сподвижника братьев Писарро.

Но в какой упадок пришел некогда великолепный город! Туземцы нередко подвергали его разграблению. Сгоревший в 1819 году, опустошенный, разоренный, со стенами, еще почерневшими от огня, испепелившего его, город насчитывал теперь едва восемь тысяч жителей. Его уже давно затмил соседний город – Талькауано. Никто не желал трудиться, улицы заросли травой, превратившись в просеки. Заглохла торговля, заглохла деловая жизнь, все замерло. С каждого балкона раздавались звуки мандолины, через опущенные жалюзи слышалось томное пение, и Консепсьон, некогда город мужей, превратился в деревню, населенную лишь женщинами и детьми.

Гленарван не проявил большого желания углубляться в причины этого упадка, хотя Паганель пытался затронуть этот вопрос. Не теряя ни минуты, он отправился к консулу Ее Британского Величества Ж.Р. Бентоку. Этот важный чиновник принял его очень учтиво и, узнав историю капитана Гранта, предложил навести справки по всему побережью.

На вопрос, известно ли ему что-либо о судьбе трехмачтового судна «Британия», потерпевшего крушение у тридцать седьмой параллели на чилийском или арауканском побережье, консул Бенток ответил отрицательно. Никаких сведений об этом не поступило ни к нему, ни к его товарищам, консулам других стран. Гленарвана, однако, не обескуражило это известие. Он вернулся в Талькауано и, не жалея ни хлопот, ни денег, разослал по всему побережью людей на поиски. Тщетно: самые подробные опросы прибрежного населения ни к чему не привели. Итак, «Британия» не оставила нигде следов своего пребывания.

Гленарван уведомил друзей о том, что предпринятые им розыски не дали никаких результатов. Мери Грант и ее брат не смогли скрыть горя. Через шесть дней после прибытия «Дункана» в Талькауано все пассажиры собрались на юте. Леди Элен пыталась утешить, – конечно, не словами (что могла она сказать!), а ласками, – детей капитана Гранта. Жак Паганель снова взялся за документ и с напряженным вниманием изучал его, словно стараясь вырвать у него неведомые тайны. Целый час он разглядывал документ, когда Гленарван вдруг спросил его:

– Паганель! Я полагаюсь на вашу проницательность. Не заблуждаемся ли мы относительно толкования документа? Быть может, дополненные нами слова неверны?

Паганель безмолвствовал: он размышлял.

– Быть может, мы ошибаемся относительно места катастрофы? – продолжал Гленарван. – Разве слово Патагония не бросается в глаза даже самому непроницательному человеку?

Паганель продолжал молчать.

– Наконец, слово индеец не говорит ли за то, что мы правы? – прибавил Гленарван.

– Несомненно, – отозвался Мак-Наббс.