Дети Хедина

Совершенно иррациональный ужас плескался внутри. Я не она. Я не она. Я хочу быть самим собой. Водная гладь завораживала, засасывала, все медленнее. Я хочу быть. Я так хочу быть!

Хочешь – и будь, сказали ему. Позволь себе быть. Его засосало. Дальнейшее уплыло в туман.

Помнилось только, как он заново создавал этот мир, на кончике каждой капли, как на кончике кисти. Очень, очень широкими мазками, покрывавшими полмира, легкими, прозрачными, безупречно ложившимися вслед за кистью. Как можно утонуть, если ты вода?

А еще он рисовал не один – другие мазки возникали над водой, где ему не достать, потому что он на конце каждой капли, не дальше. Но все, что сверху, – тоже для него. Как он раньше боялся себя потерять? Там, где все знакомо и заблудиться невозможно. Здесь можно только найти.

Свет и звук понемногу вытекал, дыхание оставалось чуть слышным, но прежняя тяжесть вернулась, заставляя чувствовать руки и ноги.

Вот как оно происходит. Двух человек достаточно, чтобы появилось что-то большее, другое. То, что над. То, что знает их обоих лучше, чем каждый из них себя по отдельности. И чем больше людей, тем больше, тем грандиознее целое. То, что Лиснер назвал решеткой сознания. Кирилл неправильно ее себе представлял. Она не бьет нас по голове кончиком своего маятника – наоборот, помогает. Если осмелишься ей довериться.

Кирилл стянул маску, не забыв «перчаткой» пригасить освещение.

– Как ты?

Вместо ответа услышал невнятные всхлипывания. С трудом встав, он освободил от маски Лену, и та уткнулась лицом в мягкий подлокотник. Всхлипы превратились в рыдания, но Кирилла это не встревожило: так часто бывает, так или по-другому. Сейчас ей лучше не мешать. Он сам чувствовал влагу на глазах, хотя вроде бы не плакал. Должно быть, это из-за Лены, ее фон. Хотя, в конце концов, какая разница?

Сколько он жил в этом кошмаре, не отпуская себя ни на миг? Отрываясь только в «дипе», и то не всегда. Кирилл раньше думал, что благополучно выдержал удар, нанесенный ему во время распределения, но айсберг уходил глубоко под воду. Скорее всего, именно тогда он решил, что ненормальная эмпатия – опасная болезнь, ужасная проблема, что может довести его до психушки. Уже здесь, в Институте, переживая ужасающее состояние беспомощности, он убеждался в этом снова и снова. Дорох тоже усердно твердил, что Кирилл понемногу теряет себя, свое я, и он поверил. Шестнадцать лет.

Лена затихла, но так и не оторвала лица от подлокотника. Пусть отойдет. Если Кирилл правильно ощутил, она тоже боялась, и тоже до дрожи. Только прямо противоположного. Может, потому он и почувствовал в ней избавление. Теперь он знает, как бороться со страхом, теперь знает, что ему действительно грозит, а что нет. Теперь он знает гораздо больше. Это страх обрывает нити, ведущие к себе.

Им удалось войти в весьма необычный резонанс. Кирилл не помнил такого ни в одном эксперименте. Что же это получается? Достаточно ли просто двух человек или надо правильно подобрать пару? На этот вопрос еще предстоит дать ответ. А пока что Кирилл убедился вновь – случайных совпадений не бывает. С той минуты, как они с Леной встретились в Центре сердца, цепочка событий незаметно толкала их в эти кресла. Но подобные размышления лучше отложить на потом, иначе мозг расплавится.

На этот раз они со Стэном сотворили нечто грандиозное. Хотя нового-то ничего не сказали: все это уже было, просто никто не хотел замечать, а они подарили всему миру.

Это же уникальная возможность для терапии! Особенно таких полубезнадежных, как Кирилл. А ведь он даже не знал, что болен.

А «твердые универсалы», якобы лишенные талантов, по какой-то причине не имеющие выраженной профессиональной склонности? Психологи работали с этой проблемой годами, пытаясь что-то сделать, а здесь – потрясающая возможность сразу поднять «червячка» на поверхность.

Нет, подумал Кирилл, это эйфория, надо сначала успокоиться, а потом фантазировать.

Лена медленно выпрямилась, отворачиваясь, полезла за салфетками. Кирилл тут же занялся терминалом. Хорошо, что он писал этот эксперимент, хотя сначала не собирался. Потом он посмотрит записи со всех датчиков, исследует точечка за точечкой. Он должен понять, почему им вообще не пришлось ничего делать, не понадобилось никаких умелых рук и накатанных методик, – все произошло само собой.

– Спасибо, Кир.

Он повернулся. Расспрашивать, что привиделось ей, не стал. Оно того не стоит. Пусть унесет, не расплескав.

– Тебе спасибо.

– Правда, что некоторые вещи должны случаться.

– Просто обязаны случаться, – улыбнулся Кирилл.

– Ты знаешь…

– Необязательно мне рассказывать, Лена.

– А мне и рассказать-то нечего. Это было что-то… непонятное, но такое близкое, родное. И большое. Не знаю, как описать. Это нельзя описать!

– Рад, если тебе это поможет.

Лена задумалась.

– У меня такое чувство, что все в порядке и все… – поискала она нужные слова, но не нашла, – как будто специально для меня!

– Я живу.

– Что ты сказал?

– Я живу, – повторил Кирилл. – Я так это называю. Это помогает. Мне много раз помогало.

– Значит, и мне…

– Надеюсь, Лена. Очень на это надеюсь.