Дети Хедина

– Не дело это, все равно, – упрямо пробурчал Игорь, опуская голову и понижая голос. – Мы коммунизм строим или что? Зачем революцию делали? Для чего буржуев прогоняли? За что отцы кровь проливали?

– Ой, ну только ты не начинай! Забубнил, как политрук на собрании. Плохой политрук.

– Маха, ну ты ж знаешь…

– Знаю! Знаю, что ни блузки, ни жакета приличного не достать было, не сшить толком! Таиться приходилось, по ночам к дяде Моисею с отрезом бегать! – Машка снова почти с ненавистью одернула платье.

– Ну, ладно, ладно, будет тебе, развоевалась, будто я Гитлер…

– А ты ерунду не говори! Товарищ Сталин сам разрешил, чтоб народу после войны полегче жилось!

– Товарищ Сталин добрый, о людях заботится, на жалобы отзывается, жалеет – а могли б и потерпеть, без модных жакетов-то. Не ими коммунизм строится!

– Ладно тебе, – только отмахнулась Машка. – Не знаешь ты, как девушка себя чувствует, если ни платья красивого, ни кофты, ни чулок, а все больше ватники, штаны из брезентухи да сапоги с портянками. А вот товарищ Сталин понимает!

– Тебе коммунизм – или чулки? – рассердился Игорь.

– А при коммунизме они что, не нужны будут? – парировала Машка.

Игорь, в свою очередь, тоже махнул рукой и отвернулся.

Надулись. Так, надувшись, и добрались до родной Сиреневой улицы, что змеилась по высокому берегу над Карманкой. Стояли там перед самой войной построенные дома, простецкие, безо всяких выкрутасов, обшитые вагонкой и выкрашенные в желтовато-коричневый цвет.

Палисаднички, сараи, тянущиеся почти к самому обрыву огороды, вечные лужи по обочинам, где пускали кораблики целые поколения ребятишек Сиреневой.

– Ну, по домам?

Он облегченно вздохнул. Машка больше не сердилась.

– По домам.

Ну, а потом все как полагается.

– Ой, кто там?.. Кто? Иго… Игореночка, сыночек!.. Машуля, Машулечка!.. Эй, вставайте, все, Игорь приехал!.. Доча, а как же ты… а что ж без телеграммы… у меня и полы не мыты… пирог не печен… ой, ох, радость-то какая…

– Мам, ну что ты… ну не плачь, мам, ну, пожалуйста, а то я тоже разревусь сейчас…

– Ох, Игоречек, а что ж ты тут делать-то будешь? Как распределили? Сюда, к нам?.. Ох, горюшко…

– Мама, да что ты, я ж домой вернулся?

– Игорюля, я и радуюсь, и печалюсь, печалюсь, потому как думала – выучишься, в люди выйдешь, в Москве жить станешь, как положено, чтобы все как у людей; а в Карманове нашем, ну что тебе здесь делать?

– Да, мам, ну что ты говоришь? Меня сюда сам декан наш, профессор Потемкин, направил, у него, мам, от самого товарища Сталина бумага! Раз он сказал, значит, надо.

– А аспирантура? Ты же хотел…

– Никуда она не денется, декан сказал – надо родному городу помочь!

– И без тебя б нашлось, кому помогать…

– Мам, ну что ты, в самом деле!..

– Игорена, я в здешней школе двадцать пять лет учу. И могу сказать, что…

– Ну, ма-ам, ну не начинай снова. Можно мне еще пирога, м-м?..

…Потом были и прибежавшие соседки, и соседские ребятишки, и еще много кто.

А вот отцов не было. Были фотографии. Последние. Сорок третьего – на Машкином комоде. Сорок четвертого – на полочке буфета Игоревой матери.

Суббота и воскресенье прошли, как и полагалось, в хлопотах по хозяйству, Игорь, голый до пояса, стучал молотком на крыше, Маша, натянув какие-то обноски, возилась с матерью и младшими в огороде, таскала воду, полола. Шли уже дальние соседи, с окрестных улиц; в маленьком Карманове отныне два своих собственных мага, да еще и здесь родившихся! Не в секретных институтах где-то в Москве, где совсем другая жизнь, а тут, рядом, под боком – эвон, один молотком машет, другая с тяпкой на грядке.

И все вроде бы хорошо, да что-то нехорошо, как в сказке про Мальчиша-Кибальчиша. Смутное что-то висит в воздухе, словно низкое облако, душно не по погоде. Дети какие-то притихшие, не шалят, не носятся с визгами, не карабкаются по деревьям или по речному откосу, не плещутся на теплой отмели, а сидят вокруг матерей.

Вечером, когда наконец справились с дневными делами, и Игорь, и Маша, не сговариваясь, выбрались на кармановский обрыв. Закат выдался тусклый, солнце тонуло в тучах, заречные леса затянуло туманами. Прогудев на прощание, застучал по рельсам идущий на западный берег скорый поезд, точки освещенных окон, могучая туша паровоза. Вот и козодои замелькали, придвинулись сумерки, а двое молодых магов стояли рядом и молчали.

– Эх, будь я не теоретиком…

– …А практиком краткосрочного прогнозирования, сиречь гадания, – подхватила Машка.

– Не нравится мне Заречье, – Игорь все вглядывался в сгущающийся сумрак, быстро поглощавший луга и опушки.

– Мне тоже, – призналась Маша. – А чем – сказать не могу.

– Вот зачем здесь теоретики? – тоскливо осведомился Игорь. – На кой Отец нас сюда отправил? Здесь ни частные решения, ни даже общие не нужны.

Машка поправила воротничок платья, словно невзначай коснулась серебряной цепочки. Игорь заметил, что она нет-нет да тронет странный оберег Арнольдыча. Словно ответа спрашивает. А может – просто спокойнее от того, что знаешь: декан лучше понимает, что к чему. Была бы серьезная угроза – неужто не сказал бы.