Дети, которые живы!

Я вырвалась из рук Насти и кинулась к двери. Мигом отворив засов, выскочила на крыльцо:

– Не трогайте их! – крикнула петухам космоногим. Распустившаяся злость, как пожирающий плющ, спутала все мои здравые мысли.

Агаша, услышав знакомый голос, сильнее попятилась назад, встала на дыбы. Гром заволновался. Шубейка обозлился, ругнулся на чуждом языке, но лошади его не понимали. Он замахнулся шомполом. Ударил Грома по морде и потянул за калитку. Кровавые капли окрасили заснеженную тропу.

Я опустилась на крыльцо. Последнее, что увидела перед тем, как закрыла ладонями лицо, – злость в глазах Шубейки. Этот взгляд пробрал меня до костей, пробудив спрятавшийся за злостью страх. Но его тут же перекрыла боль утраты от вида кровавых капель.

Хлопнула калитка. И я заплакала.

Казалось, с момента, как я выскочила на крыльцо, прошла целая вечность, а на самом деле – мгновение. За мной вышел дедушка. Поднял на руки и занес в хату.

Я плохо разбирала, что говорила мне Шура. Но почувствовала ее объятия. Не расслышала, что сказала Настя, но ощутила, как она взяла меня за руку. У меня же оставались перед глазами видение кровавых капель на снегу и чувство боли.

Если бы я не выскочила на крыльцо, Грома бы не ударили шомполом по морде. Ведь, услышав знакомый голос, он запротестовал, а за ним и Агаша. Конечно, невозможно угадать, о чем тогда думали лошади. Но что я знала точно, – Грому было больно!

Как прогнать эти жуткие мысли?

«Глупая, глупая Лида!» – твердила самой себе.

Зачем я выглянула в окно? Зачем выскочила на крыльцо? Неведение было бы спасением и для меня, и для Грома.

Вот как не застала я уход отца и мачехи. Не видела, а потому было легче. Что же это? Моя слабость? Милосердие? Или глупая наивность?

Все неправильно, не должно так происходить. Я злилась на свои бесполезные слезы. На свою беспомощность! Какой от меня толк?! Только лишний рот, да глупости совершаю! Родных расстраиваю!

Я молча обняла Шуру и Шурку, чмокнула в щечку Настю. Прижалась к груди дедушки. Забралась на едва теплую печь и долго думала над сегодняшним днем.

Меня никто не беспокоил. За время молчания стало действительно легче. Злость, обида и боль отпустили. И пришел покой. Даже какой-то тревожный покой. Как будто закончились во мне чувства. Я задремала совершенно пустая. Разбудила меня Настя:

– Пойдем ужинать, – тихо и ласково позвала она.

Я спустилась с печки и поплелась к семье. Все уже сидели за столом и живо орудовали ложками. В чашках был бульон из сушеных грибов, картофеля и остатков куриных косточек.

Последние дни мы вставали из-за стола с чувством голода. Но не в этом беда, мы ожидали ее впереди, когда совсем ничего не останется.

Как-то дедушка обмолвился: мол, хватит кормить петухов космоногих. Пора о себе позаботиться и ночью прирезать Марту или хотя бы коз. Мы уговорили его немного подождать. И на следующую ночь ему наконец-то удалось выбраться в колхоз с надеждой разыскать что-то нужное. Немцы громко гудели, наверное, праздновали что-то. А может, нет, кто поймет чужаков?

Тогда мы впервые остались одни. Мой страх вновь не давал покоя.

Глава 8

Шурка разбирала опустевший сундук. В нем остались только девичьи вещи, и каким-то чудом среди них затерялась пара шалей, все другое забрали немцы. Сестра собрала посуду, которую мы редко использовали. Поставила на табурет тяжелый чугунок, чтобы обмотать в газету. Для чего она так делала, мне было неясно. Начала заворачивать, и тут он выскользнул из рук и затарахтел по полу тяжело и глухо. Шурка украдкой глянула по сторонам, видно, надеялась, что мы не обратим внимания. Но все мы с замиранием уставились на нее. Сестра в ответ нашему взгляду невинно пожала плечами.

– Надо его в газету завернуть, чтобы копотью вещи не испачкал, – важно сказала она и, подняв чугунок, ловко обернула в бумагу и убрала в сундук.

Мы улыбнулись.

Громкий стук в дверь оборвал подступающий смех. Дедушка стучал иначе – аккуратно, тихонько. Значит, немцы!

По привычке мы собрались вместе у печи, будто это делало нас смелее. Взялись за руки. Я почувствовала легкую теплоту уверенности. Но все же страх был сильнее.

Дверь с силой дернули, казалось, она сейчас сорвется с петель. Очередной стук наполнил хату гнетущей тревогой. Настя кинулась вперед открывать засов, пока его не вырвали с корнем. И сразу попятилась назад.

На пороге показался немец. Мы его видели с Шубейкой. Небольшого роста, с рыжей густой бородой. Своим колючим взглядом он как будто нас изучал.