Сталинская система не убивала детей «врагов народа» и «изменников родины», мне даже неизвестно ни одно имя девочки или мальчика из кремлевской клетки, попавших в лагерь, это, впрочем, не значит, что их там не было. Но лагеря, специально для провинившихся детей, в сталинское время были. Их устраивали рядом со взрослыми лагерями в отдельных бараках, куда лишний раз не решались заходить даже надзиратели и начальники лагерей, чтобы не расстраиваться. «Малолетки» — так их называли — пользовались некоторыми привилегиями: если нужно было взрослым уголовникам убить кого-то, они давали пайку хлеба мальчикам-подросткам из «малолеток», и те исполняли задуманное бандитами без страха получить высшую меру наказания. Девочки-«малолетки» считали высшим шиком похвалиться, что могут пропустить через себя целую бригаду лесорубов. Кто были эти дети? Крестьянские дочери, попавшие в лагерь за колоски, подобранные на плохо убранном поле? Мелкие воришки, сбежавшие из детприемников, где собирали детей арестованных ответственных работников разного масштаба?
В сорок втором году лагеря стали пополняться детьми, осужденными за самовольный уход с работы на предприятиях военной промышленности. Четырнадцати-пятнадцатилетние дети заменили у станков ушедших на фронт отцов — иногда они были еще так малы, что стояли на ящиках, не доставая до станка. В цехах было холодно, голодно, дети сбегали домой, и это становилось государственным преступлением. Поверить в такое тому, кто не видел, трудно, но очевидцы единодушны в описаниях. Один из них, писатель Лев Разгон, рассказывал: «Мальчики и девочки прибывали в лагеря уже утратившими сопротивляемость от холода и голода, от ужаса, с ними происшедшего. Они попадали в ад и в этом аду жались к тем, кто им казался сильным. Такими сильными были, конечно, взрослые блатари и блатарки.
На «свеженьких» накидывалась вся «лагерная кодла». Бандитки продавали девочек шоферам, нарядчикам и комендантам. За пайку, за банку консервов, а то и за самое ценное — глоток водки. Перед тем как продать девочку, ощупывали ее, как куру. За девственниц брали больше.
Мальчики становились «шестерками» у паханов… Они были слугами, бессловесными рабами, холуями, наложниками, всем, кем угодно…«
Лев Разгон вспоминает, как однажды отдал свой обед белокурой юной девчушке, подметавшей лагерный двор.
«Ела она тихо и аккуратно. Было в ней еще много ощутимо-домашнего, воспитанного семьей… Мне почему-то казалось, что моя дочь Наташка должна быть такой… Девочка поела, аккуратно сложила на деревянный поднос посуду. Потом подняла платье, стянула с себя трусы и, держа их в руке, повернула ко мне неулыбчивое лицо:
— Мне лечь или как? — спросила она.
Сначала не поняв, а потом испугавшись того, что со мной происходит, — я разрыдался.
Она также без улыбки сказала:
— Меня без этого не кормят«.
Великая наша, несравненная эпоха. За одну такую девочку она достойна самого жестокого наказания. А сколько их было?!
Миллионы детей не знали, что их сверстники и сверстницы проходят через ад. Есть ли статистика загубленных детских душ? Где она? Есть ли статистика непосредственных детей Кремля, прошедших через ад, и может ли она быть? Сколько бы ни утверждала я, что все мы в той или иной степени кремлевские дети, — это ведь переносный смысл, а дети Кремля в прямом смысле — особая поросль со своей исключительной психологией до катастрофы, с особенностями переживаний во время катастрофы и со своеобразием возвращения в мир после нее. Но и здесь каждый случай отдельный, каждый заслуживает книги или исследования, объединенного общим названием СИРОТЫ КРЕМЛЯ. Жаль, моей жизни не хватит для такой работы, но, возможно, найдутся люди…
Красный командир Кудрявцев и юный граф Канкрин
В конце 1970-х редактору издательства «Московский рабочий» Нине Буденной принес рукопись знаменитый филолог и любитель конного спорта Дмитрий Урнов. В ней были рассказы о лошадях, написанные так хорошо, с такой любовью и знанием дела, что Нина, дочь маршала Буденного, у которой любовь к лошадям в крови, сразу же решила подготовить к изданию сборник, в него вошли эти рассказы, став украшением всей книги. Автором рассказов был никому не известный Федор Федорович Кудрявцев.
В 1918 году он, пятнадцатилетний, добровольцем ушел в Красную Армию. Поэтапно: командир взвода в Первой Конной, помощник командира эскадрона, всегда на линии огня, пять ранений и контузий, усыпан орденами и медалями, особая гордость — шашка, врученная ему героем Гражданской войны Окой Городовиковым, — на ней надпись: «Краскому Ф.Ф.Кудрявцеву за храбрость. 1920 г.».
В мирные годы Кудрявцев окончил военную академию имени Фрунзе, потом, оставаясь на военной службе, физико-математический факультет Ленинградского университета. Но этого ему показалось мало, он окончил также Ленинградский инженерно-строительный институт, получив профессию архитектора.