Дети леса, дети звезд

— Тьфу, зараза!»

«— А как пошел дождь накрапывать, так он так прыжком раз! — и под навес. Вздыхает так грустно, нахохлился. Ой, говорит, скушно мне одному, да в лесу, да молоденькому…

— А Лиза-то чо?

— А ничо! Стоит так рядом и стоит себе.

— Ой, смелая баба, уводи от беды!

— Какой беды, когда ей в лады! Поворожи мне, говорит, хоть вот на камешках.

— И чо?

— А чо тебе долго ворожить, говорит, когда все равно летом дома сидеть?

— А она?

— А она тоже спрашивает, а чего, мол, дома-то сидеть?

— А он?

— А он так голову наклонил и спрашивает: А в поле что делать будешь, пеленки стирать?

— Так и сказал?

— Так и сказал.

— А Лиза-то чо?

— А чо? Домой побегла, успеть бы щас под своим мужиком поваляться, чтобы летом-то дома посидеть.

— Шо ж за язык-то у тебя, вот как у той коровы…»

«— А ты побольше масла на блины клади, и варенье тоже. Оно, если сейчас не съестся, потом хорошо будет.

— Да вроде как нельзя печь блины до весны-то?

— Дууура, блины завсегда можно! И рыбки туда же подкинь, вяленой, штоб он вкус домашний не забывал.

— А какой мальчик-то был, помнишь?

— Ну так, может, и расколдуется.

— А вроде ему и так ничо.

— Тебе б такое ничо!

— Плюнь три раза! Да смотри, штоб не в тесто!»

«— А как с ним такое стряслось-то?

— Да переколдовал чего-то там, говорит.

— Ой, знаем мы такое „колдовал“. Увижу, что в сторону леса идешь — прокляну!

— Да ладно, у меня-то своя голова на плечах.

— Ты давай смотри, все остальное не потеряй!»

* * *

Вернулся Рон на следующий день утром, прилетел, весь сияющий, усталый, держа в когтях огромную корзину деревенской вкуснятины, и немедленно завалился спать аж до самого вечера.

Для Тесса же, пребывавшего в обалдении последние сутки — после того, как сообразил, в каком виде отправил в деревню ученика — возвращение Грина стало в первую очередь знаком, что таки все с парнем в порядке, и выглядит он — как надо.

Можно было выдохнуть раз и навсегда. Сфинкс был нормален.

Для сфинкса Грин и вправду был нормален, а вот человек устал бороться с его более чем обременительными привычками. Днем Рон теперь по большей части лежал, подобрав под себя лапы, кутался в крылья, прикрывал глаза и грезил, сам не зная о чем. Если его дергали, раздражался так, что потом сам себе удивлялся, бил по бокам хвостом, снося все на своем пути, и замирал опять в сонной полудреме.

Вечером он оживлялся, принимался за дела, несмотря на слабые человеческие глаза, плохо приспособленные к темноте. Грин бродил вокруг дома, читал, попытался залезть в мастерскую — не получилось, а однажды поймал себя на том, что метит территорию вокруг жилища Тесса, как кот, когтями и секретом. Осознав такое безобразие, Грин очень смутился и озадачился, но дело свое животное доделал, хотя бы так обозначив для остальных зверей — и оборотней, если таковые случатся, — извечное «мое!» на весь этот дом, а заодно и мастера впридачу.

Еще пару дней он даже днем выползал дремать поближе к лесу, потому что погода позволила, и высыпался на воздухе гораздо лучше, чем в доме. А потом, в дневной грезе поймал себя на мысли, что воспринимает дом, как бревенчатую пещеру, от такого открытия аж застонал тихонько, долго и жалобно смотрел на Серазана.

Поужинал, вечером накрыл Серазана крыльями, прижался щекой, кисточкой провел по лбу Мастера, стараясь подольше подержать ощущение покоя, посидел так рядом, попрощался и ушел в ночь.

Насовсем.

Глава 15

Блейки Старр, бывший пилот эскадрильи Канис, бывший лучший гонщик Ковчега ЗХХЗ смотрел на Табрийское море, светло-серое, мерцающее и туманное, и рассеянно удивлялся, как незаметна при зимнем штиле линия горизонта, а далекие парусники словно плывут по небу, аккуратно огибая нежно-голубые разрывы в облаках.

Блейки Cтарр был влюблен, как мальчишка, в это неспокойное море и в старинный город с нежным, грассирующим именем Лерей, который вырос на кромке продуваемой всеми ветрами степи и соленого прибоя по прихоти человеческой, с красивыми правильными улицами, обсаженными вековыми деревьями, с узкими квадратными двориками, вымощенными камнем, с вечным мокрым бельем, которое, словно флаги, свешивается с веревок на верхних этажах, и с дребезжащими жестяными конками, которые исправно курсируют из конца в конец города дважды в сутки.

Это чувство было не передать словами — оно возникло четыре с небольшим года назад в тот момент, когда Блейки после долгой лихорадки открыл глаза, увидел над собою девушку Ганю, светлую, загорелую и дородную богатыршу на выданье, отхлебнул куриного бульона, услышал мерное дыхание моря — и понял, что реальность, от которой он успешно бегал вот уже двадцать с небольшим стандартных лет, все же нагнала его и заботливо охомутала вот здесь вот, на этой узкой кровати с полотняными простынями, от которых исходит слабый запах йода.

— Папа думает, что он приволок в дом пацана с гор, — объясняла Ганя между тем, заботливо засовывая в Старра бульон ложку за ложкой, — но мне зачем-то кажется, что он сильно заблуждается. Ты кушай, кушай, а то тебя рассматривать — это ж обо все кости порезаться можно!