Дети Лезвия

Ножны с двух сторон бедер били по израненным ногам, и чем дальше мы ехали, тем мрачнее я становилась. Боевые серпы, как их называл Тагот, без которых я не выходила из Алого Призрака, — мое излюбленное оружие. Мне это кажется символичным: ведь Смерть — это жнец, а я — один из ее вестников. Сильнее всего боевой серп напоминает кривой кинжал, но он подлиннее, и клинок загнут немного иначе, более плавно. Серпы тонки, остры, но не погнутся и при прямом ударе. За секунду парой своих я могу легко выпотрошить незадачливого соперника, причем сделаю это в лучших традициях Детей Лезвия. Выхватить их не составляет никакого труда — всего одно движение.

Странно, но на нас никто не напал. Арбалеты братьев и мой лук так и остались без дела, уши не уловили ни одного подозрительного звука — пространство около дороги принадлежало только птицам да мелкому зверью, перебегавшему под кронами, а через час мы уже подъезжали к Цитадели Стали. Дорога, выходя из леса, расширяется (в нее, словно маленькие ручейки, вливаются другие тропинки) и широким полотном затекает в арку, предваряющую вход в большой зал. Цитадель Стали — это не замок, это высокий сводчатый покой, увенчанный вторым ярусом и окруженный многочисленными комнатками, пристройками для хозяйственных целей. Он сделан из светлого с серыми прожилками камня, а внутри тяжелый потолок поддерживается длинным рядом белых колонн. В отличие от замков даройя, Цитадель Стали не пугает и не удручает, это место, в котором собираются для Танца Лезвий, здесь никто не живет. На стенах изображены символы Алфавита, и каждый может посмотреть на то, как должно рисовать знаки смерти. Ритуальные символы отлиты из лучшего металла и врезаны в стены, поэтому чертог так и назван. Цитадель Стали — это арена и гостевой зал одновременно.

Оставив коней на попечение мальчишки, глаза которого расширились при виде нас, я поправила одежду и вошла внутрь, Эйлос и Тарен следовали за мной. Вход не охранялся, да и глупо было бы охранять место, в котором собираются лучшие из тех, кто когда-либо держал оружие в руках. Длинный светлый зал уже был заполнен пришедшими даройо, они расступались перед нами, слегка опуская голову в приветствии. Пестрые цвета одежд, вычурные украшения, руны, от кого-то даже пахло духами… Проклятье! В воздухе вились волшебные огоньки. Многое изменилось с тех пор, как я была здесь последний раз.

Этрина, разряженного, как наложник Чарующих, я заметила сразу. А вот Лайн — настоящая охотница. Молодежь бездумно копирует ее красивые наряды, но все это лишь утонченная стилизация — ни цепочка, обвивающая шею, ни длинное платье не помешают ей отразить внезапную атаку. В копне волос — стилет, кроме этого светловолосая замечательно стреляет, но ее могущество, в основном, магического характера. Я кивнула ей, как равной. Бородач Дульче что-то рассказывал, размахивая руками, но краем глаза наблюдал за мной — еще один из тех, кто под внешней безобидностью прячет серьезное мастерство. Тощий, очень высокий и вечно хмурый Триэр, прислонившись к колонне, недовольно разглядывал присутствующих. Длинные бледные пальцы стрелка разминали лист вайна, но делал он это машинально, не собираясь подносить труху к губам. Всего в зале было около двухсот даройя — не так уж много нас осталось. Мне не нравилось то, что я видела, — суровая стройность и строгость законов клана нарушалась. Когда взгляд упал на Элайо из Чарующих, я невольно схватилась за рукояти боевых серпов. Она стояла, держа на поводке пару рабов-людей, и улыбалась узкими красными губами, притягательная, хрупкая и отвратительная. Так вот откуда все эти усовершенствования…

— Я вижу, скромность — одна из твоих добродетелей, Ра.

Этрин появился передо мной, преграждая путь, и презрительно осмотрел мое одеяние. Я не стала расспрашивать и ждать, ведь оскорбление — всегда оскорбление, даже если оно прикрыто покрывалом вежливости. Молодой петушок в ярких одеждах чувствовал себя в центре всеобщего внимания после гибели замка Морэя, и я сразу поняла, как его следует убить. Братья, уловив желание, остановились, отступив в стороны, а мои серпы уже впились наглецу в глотку, спускаясь ниже и разрезая два одинаковые линии. Мгновенно вспоров роскошное одеяние, я соединила штрихи внизу, перекрещивая оружие, а потом развела руки в стороны и, пока он падал, всадила серпы под ребра с обеих сторон. Раз-два-три. Пнув его, я придала телу траекторию, которая требовалась для завершения фигуры. Этрин рухнул на спину, руки наглеца простерлись по обе стороны от тела, а из разрезов на боках потекли кровавые потоки, словно еще одни конечности, только нарисованные на белом полу. Кровь из горла впитывалась растерзанным воротником и не деформировала символ Алфавита.

— Мы есть рука и орудие, — Эйлос, казалось, улыбался, доставая меч.

— Те, кто судят, и те, кто казнят, — Тарен откинул капюшон черного плаща, расшитого внизу серебряной нитью.

— Крылья птицы, имя которой Смерть, — я с удовлетворением стряхнула кровь с серпов, завершая ритуал.