Дети луны, дети солнца

Ноги по щиколотку утопают в вековом снегу. Шагать трудно, приходится ступать по следам идущих впереди юношей, только не сильно это облегчает задачу. Шаги у них больше, дальше друг от друга расположены, и Ренэйст приходится едва ли не перепрыгивать с одного следа на другой. Напоминает ей это ту самую злосчастную ночь, когда шагала она по следам Хэльварда, ведущего их в самую чащу леса. Теперь и дорога ведет туда, и от этого становится тошно. Идет дочь конунга едва ли не в самом конце, и теперь следует она за Ньялом, так отчаянно напоминающим ей погибшего брата. Ренэйст смотрит в спину идущей перед ней Хейд, хмурит брови. С губ ее срываются плотные облачка пара, и светлые пряди падают на лицо, закрывая обзор. Дергает она головой, отбрасывая мешающие волосы, и рычит сдавленно, поправляя лук на своих плечах.

Все дальше в лес уходят они, прочь от безопасного крова. Ветви деревьев, схожие с искривленными руками мертвецов, смыкаются над их головами, скрывая лик звезд, и только лунный свет, пробивающийся сквозь них, освещает им путь. Где-то там, в глубине, покоится Зеркало Вар, вновь скованное льдами, а на дне его – ее старший брат. Вечное дитя в колыбели холодных вод.

Снег за спиной скрипит громче, и Белолунная оборачивается, заведя руку за левое плечо, коснувшись пальцами оперения своих стрел; она готова выстрелить, если дикий зверь, изголодавшийся за вечную эту зиму, решит напасть на них.

Ове смотрит на нее спокойно, словно бы безразлично, и, отвернувшись, продолжает пробираться сквозь сугробы, сворачивая с тропы и уходя прочь от иных отроков. Ренэйст опускает руку и тихо зовет его:

– Ове.

Нехотя останавливается Товесон, одаривает Белую Волчицу взглядом серых глаз. Бусина из бирюзы, украшающая заплетенную у виска тонкую косичку, слегка покачивается от движения его головы, и взгляд его Ренэйст встречает так, как положено воину – прямо и без страха. Суждено ей стать кюной, и ни единому ярлу не позволит почувствовать превосходство над ней. Каждый мужчина посмеет думать, что он лучше, чем она, лишь потому, что рождена женщиной. Даже побратим ее на мгновение может допустить подобную мысль, но сейчас во взгляде его куда больше обиды, чем презрения.

– Коль спросить что хотела, – голос Ове звучит спокойно, – так говори.

Ренэйст оборачивается через плечо, видит, что чуть поодаль, отстав от продвигающегося вперед отряда, стоит Хейд. Ворона не сводит с них внимательного взгляда зеленых глаз, словно выжидая, и держит ладонь на рукояти меча. Нахмурившись, вновь смотрит наследница Чертога Зимы на того, с кем запястье резала, и видит, что и ему не по нраву такое внимание со стороны островитянки.

– Отчего же прочь уходишь, сын Тове? Неужели решил, что один добудешь заветный трофей?

– Да с таким вождем, как Ньял, – имя это едва ли не выплевывает он, поморщившись, словно бы кость застряла в горле от одного его звучания, – мы скорее добудем бесславную смерть, чем троллий зуб. Не хочу вечно ходить по полям Фолькванга из-за его глупости. Если погибнуть суждено, так хоть по своей вине.

Бел, как укрывающий землю снег, продолжает Ове свой путь, и лунный свет пляшет на серебристой тетиве его лука. Никто не останавливает его, да и зачем? Каждый сам свою судьбу вершит, и если желает добыть трофей в одиночестве, так пусть готовится и сражаться один. Хейд, поджав губы, смотрит ему в спину, после чего, перехватив мех своего распахнутого полушубка из медвежьей шерсти, разворачивается, сквозь снег пробираясь в другую сторону. Она останавливается, достигнув растущих на небольшом возвышении деревьев, и, ухватившись за гладкий, покрытый льдом ствол, оборачивается.

Ренэйст стоит внизу, только не спешит следовать за ведущим отроков Ньялом. Ове не ждет, но оставляет следы, которые знает только она; захочет – найдет.

Лишь Хейд смотрит на нее зелеными глазами – и ждет.

Оборачивается дочь конунга, смотрит на своего побратима, словно бы раздумывая, а после, поправив колчан, полный стрел, по следам Вороны поднимается на пригорок. Наследница островов кривит губы в усмешке, которая исчезает сразу же, стоит Ренэйст поравняться с ней. Коротко кивают они друг другу и продолжают свой путь, не произнеся ни слова.

Облаченные в обитые мехом крепкие сапоги ноги проваливаются в сугробы по колени, замедляя движение, и невольно жалеет Рена о том, что не догадалась взять лыжи. Ни Хакон, ни кто-то из старших воинов не запретил их брать, а передвигаться по снегу на них куда удобнее и быстрее. Дышать становится тяжело, и, поднимаясь по пригорку, они то и дело спотыкаются – устоять на ногах с каждым шагом все сложнее. Упав на одно колено, Ренэйст вытирает взмокший лоб рукавом, чувствуя, как ткань нижней рубахи липнет к спине, пропитавшись потом. Пытаясь отдышаться, оглядывается воительница, стараясь понять, много ли они прошли. Цепочка глубоких следов уходит далеко вниз, и кажется ей, словно идут уже целую вечность.