Дети луны, дети солнца

Ткань в его руке опускается ниже, очерчивает челюсть и скользит по грязной от пота коже на шее. Рена прикрывает глаза, наслаждаясь блаженной прохладой, что в этом жарком крае подобна песне скальда – прекрасно и невероятно.

– Любо оно мне, да только я ему – нет.

Усмешка касается его губ, когда он рассматривает свою возлюбленную. Кожа на скулах и щеках ее покрыта крошечными пятнышками и слегка блестит от пота. Хакон снова проводит влажной тканью по высокому лбу. Ренэйст смотрит на него глазами голубыми, как льды их родины, и, положив ладонь на светлый затылок, он притягивает воительницу ближе, целуя. За их спинами насмешливо цокает языком Ньял, и Медведь, не глядя, кидает в него тряпку.

– Буди Ове, – велит ей Хакон, едва губы его отрываются от ее губ. – Скоро причаливаем.

Большеречье должно стать последним поселением, что они встретят по пути к большой воде. Подле этого города солнцерожденных устье реки расширяется, что позволит кораблям детей Луны спокойно причалить чуть выше по течению, а им самим напасть с берега, оставшись незамеченными до самой атаки.

Впервые оказавшись один на один с настоящим противником, Ренэйст не знала, что ей делать. Как может она так просто отнять жизнь, как может решить, кому жить или умереть? Когда они стали лагерем подле первого разграбленного поселения, девушка поделилась своими переживаниями с Хаконом, и он, положив ладонь на ее плечо, ответил:

– Мы делаем это ради того, чтобы выжить, Ренэйст. Либо мы, либо они.

После этого разговора сражения больше не пугают ее. От успеха набега зависит жизнь их собственного народа, и, будучи дочерью конунга, его наследницей, Ренэйст из рода Волка должна расставлять приоритеты правильно.

Либо они, либо мы.

Они стоят плечом к плечу подле форштевня, и Хакон накрывает своей ладонью ее руку, когда она сжимает пальцами борт драккара. Ренэйст поднимает на него взгляд, слегка улыбнувшись, и мужчина, вглядываясь в ее глаза, произносит:

– Ты станешь моей женой, когда мы вернемся в Чертог Зимы?

Белолунная отворачивается, и волосы падают на ее обожженное лицо, когда она отвечает:

– Ты знаешь ответ.

– Знаю, – соглашается воин. – И хочу услышать его снова.

– Слушай, Медведь, – Ньял налетает на него со спины и, обняв его одной рукой за плечи, для чего Олафсону приходится вытянуться вверх, с наглой усмешкой глядит на берсерка хитрыми зелеными глазами, – если ты спросишь об этом еще раз, даже я соглашусь на то, чтобы стать твоей женой. Лишь бы ты перестал задавать один и тот же вопрос.

– Не знаю, как тебя, – Хакон скидывает его руку со своих плеч, – но меня самоуверенные юнцы не устраивают в роли жены.

Ньял оскорбленно фырчит, но в следующий же миг лукаво подмигивает посестре. Ренэйст улыбается ему и, легко стукнув кулаком в крепкое плечо своего избранника, отходит от форштевня. Хакон невольно засматривается на нее, улыбнувшись; целиком и полностью конунгова дочь принадлежит ему.

Конунг отдает приказ причаливать, и воинов охватывает легкое волнение. За высокими стенами сосен город не виден, и лишь тонкие столбы дыма, вьющиеся над верхушками, выдают, что он действительно есть. Она остается на борту до тех пор, пока не ставят трап, в то время как Ньял безрассудно кидается в воду, не желая медлить. Драккар остается на ходу на тот случай, если понадобится подплыть ближе к Большеречью. Рен просит Фрейю, богиню любви и войны, чтобы, где бы ни была, она не позволила отцу оставить ее в тылу. Оскорбленный поступком дочери, Ганнар Покоритель словно бы не замечает ее успехов, и ни разу не отметил он девичью храбрость перед иными воинами. Гордая Волчица скалится, не считая себя виноватой в помощи брату. Не этому ли учат их предки? Не для того ли связывают кровью, чтобы были они верны друг другу до последнего вдоха?

Да, не убавляет это вины Витарра, но за гордость и надменность свою поплатился он с лихвой. Прошло уже двенадцать зим, не пора ли отпустить змея, что кусает себя за хвост?

Если бы в ту роковую ночь погиб Витарр, винил бы конунг Хэльварда так же сильно? Вину его не признают лишь потому, что он погиб, а ведь это именно он повел за собой младших детей конунга. Если бы только он не покинул в ту ночь свою постель…

Она сходит с корабля, когда все приготовления окончены. Толчок в плечо заставляет ее пошатнуться, и Белолунная оборачивается, готовясь встретиться лицом к лицу с обидчиком. Улыбка на лице Витарра обезоруживает. Подобный Солнцу над их головами, лохматый и заросший, он улыбается сестре радостно, а глаза его – карие, как и у отца, – сияют от гордости.

– Ярче Южной Луны ты сияешь, Витарр, – цокает она языком, лукаво сощурившись. – Случилось что, аль макушку напекло и разум под нею вскипел?

Он лишь смеется, закинув руку на плечи сестры, притягивая ее к себе. Удивленно смотрит она на него, живого и счастливого, коим не видела брата долгие годы, пахнущего по́том и жизнью.