Дети мертвой звезды

Промокнув свои волосы, ставшие тёмно-пепельными от воды, Лёд подошёл ко мне, буравя чёрными обсидианами глаз – в который раз я поразилась, как удивительно в его внешности проявляются исключительно ахроматические цвета. (Значение этого необычного слова я нашла в одном из каталогов с цветными прямоугольниками, где под каждым было указано название оттенка и какие-то цифры. Да-да, обсидиан тоже оттуда.) Лёд был словно нарисован грифельным карандашом – гипсовая кожа, чёткий, вылепленный рельеф мышц, выточенные правильные черты лица, серебряные волосы и брови, бледные губы и угольная радужка, в которой и зрачка-то было не разглядеть. В детстве я думала, что и язык у него белый, ну или чёрный, и одно время предпринимала настойчивые попытки заглянуть чёрно-белому мальчику в рот. Хотя Лёд говорит, что этого не помнит. Тем лучше. Хотя иногда у Льда губы синеют, особенно если он долго бежит. Но это довольно редкое явление.

Встав практически вплотную, Лёд осторожно прижался губами к моим губам. Его обнажённое тело всё ещё было влажным и слегка прохладным – почти всю тёплую воду он извёл на меня. Неожиданно горячий язык Льда скользнул по моей нижней губе, пробуя на вкус. Я отпрянула. Яга могла зайти в любой момент, а я не любила, когда Лёд приставал ко мне, совершенно не беспокоясь, что нас застукают посторонние.

– Одевайся. Не думаю, что под «делайте на кухне что хотите» Яга имела в виду секс.

– А может, как раз его? – Лёд хитро улыбнулся и прижал меня к своей груди – его сердце выстукивало рваный ритм, словно танцующий над бездной барабанщик, который обезумел от страха и восторга.

– И почему Врач оставил в тебе так много крови? – вздохнула я, пытаясь выпутаться из цепких объятий. Удивительно, но кровь у Льда была совершенно обычной, ничуть не напоминающей ртуть.

– Лучше было бы, если бы я превратился в сдутую камеру от шины и растёкся безвольной тряпочкой на полу? – Лёд снова провёл языком по моим губам и сжал мои щёки в ладонях, заглядывая в глаза. – Да не злись, я просто шучу!

Он отвернулся, проворно вытерся тряпкой и суетливо оделся, больше не поднимая на меня глаз.

– Иди, я тут уберу всё, – пробормотал Лёд, помахивая ковшом.

Мне даже стало его немного жаль. Я подскочила ко Льду, чмокнула в подбородок и быстро ретировалась, чтобы он не успел потребовать большего. Порой я сама себя не понимала. Как к одному и тому же человеку можно испытывать любовь, жалость, ненависть и раздражение практически единовременно?

Я вернулась к Тени. К моему удивлению, он лёжа корябал карандашом в своём дневнике, оперев его на согнутые колени. Лицо Тени было крайне сосредоточенно, а рука мелькала по страницам с бешеной скоростью. Яга и Врач куда-то ушли.

– Как себя чувствуешь? – спросила я, присаживаясь на табуретку.

– Как будто меня начали потрошить, но потом передумали, – ответил Тень слабым голосом, откладывая дневник в сторону и пытаясь сесть.

– Ты лучше лежи, чтобы ничего не разошлось, – посоветовала я, но Тень всё равно сел, опираясь на подушку.

– Больно?

– Да нет, – он слабо улыбнулся. – Яга влила в меня какое-то зелье, и я от него как пьяный. Я чувствую, что должен успеть всё записать. Знаешь, мне снился такой славный сон. Как будто я хожу по залитой солнцем библиотеке, такой новой и чистенькой. Три её стены занимают полки с разноцветными книгами, и у каждой, какую ни возьми, – прекрасная обложка. Вместо четвёртой стены – огромные окна, а за ними видно уютную площадь с фонтанами и купающихся в них детей. А ещё в той библиотеке мягкие светлые диваны с подушками и пледами, можно читать лёжа. А ещё…

– Снова в твоей голове навязчиво толпятся книги! Возможно, ты побывал в раю, заглянул туда одним глазком, – перебила я, потому что терпеть не могла выслушивать чужие сны. Серьёзно, разве есть на свете темы ещё зануднее?

– Я знаю, что это не ты, – невпопад заявил Тень, а потом осторожно взял мою руку, поднёс к губам и, едва коснувшись, поцеловал. – Ты, конечно, нелепая и импульсивная, но не злая. Теперь я это понимаю. Ты не специально сожгла мой дом.

– Ага, – выдавила я, изумляясь этому рыцарскому жесту.

Я, конечно, слышала, что раньше воспитанные мужчины целовали даме руку, но мне не доводилось испытывать такое на себе. Тень выпустил мою ладонь и принялся изучать потолок.

– Ты точно пьян, раз больше не проклинаешь меня за сожжение какого-то Джона… – нервно рассмеялась я.

– Джонатана Ливингстона. Это чайка. И мой книжный друг, – серьёзным голосом заявил Тень.

– Это странно.

– Он учил меня стремлению к самосовершенствованию, выходу за границы реальности и страсти к полёту мысли, – терпеливо пояснил Тень. – Любить и летать, как никто и никогда раньше.

– И следуя его заветам, ты решил сидеть до конца жизни в книжном склепе, дыша пылью пополам с плесенью и медленно порастая мхом. – Я закатила глаза.

Тень совершенно не ассоциировался с образом свободной птицы. Да если бы не тот случай с пожаром, он бы состарился и помер среди своих книг. Я вспомнила труп книжника в заброшенной деревне и скелеты на полках библиотеки. Если подумать, стиль жизни Тени не был уникальным.