Дети Мира

Жизнь полна этически-неоднозначных решений. Зачастую вам не узнать, где добро, а где зло, пока вы не вляпаетесь по самые уши. Невинные ошибки ведут к катастрофам, злые выпады — к спасению, а добрые поступки — к гибели людей. Истина лишь в том, что нельзя бездействовать и нельзя не думать головой. Ваши понятия о жизни, о сути добра и зла, о врагах и друзьях — могут оказаться не тем, что вы думаете. Плодом ошибки целого Мира. Подумайте об этом, когда вы в следующий раз будете кричать об уничтожении той или иной вещи, о судьбе, об историческом наследии, о ваших убеждениях или ещё Тень знает о чём. Моя жизнь — иллюстрация всего этого. Но — прочь теорию. Перед вами история людей, которые нечаянно поставили Мир с ног на голову.

Я попытаюсь рассказать. И не потому, что меня просят об этом. Мир, каким он предстал в моих глазах, достоин переосмысления — чем я и займусь, пока вихри новых событий не унесли наше странное триединое человечество к несуществующей Тени.

В самом начале этой истории мне было тридцать лет, и я работала в престижной и склочной частной клинике. Работала давно, с самого окончания Школы 'Раньята', и не было никаких знаков, что судьба моя изменится в лучшую или даже в худшую сторону. А потом ко мне вошла моя подчинённая по имени Куйли и сказала:

— Госпожа да Кун! Гос…спожа д…да К. кун!

Я подняла голову и нахмурилась. Младший врач Куйли стояла в дверях моего кабинета. Невеселая. Она никогда не начинала заикаться, если её уж совсем не доставали пациенты. Опять неприятности, обреченно решила я.

— Что стряслось?

— Господин да Ринн курит в палате… Я не в силах его уговорить! А в его состоянии это просто самоубийство!

— Успокойся, Куйли, — резко обрубила я. Эта девушка, если её вовремя не осадить, немедленно вела себя как хупара с окраин, — Идём!

Молодая женщина ринулась за мной. На её шоколадной физиономии застыла смесь тревоги и облегчения. Она комкала подол своего халата. Пройдя по косой галерее, я постучала в дверь с табличкой 8 . Недовольный голос из-за двери попросил всех убраться к Тени. Я решительно нарушила уединение да Ринна.

— Вам не следует курить. До меня дошла информация, что вы нарушаете предписания младшего врача Куйли.

Упомянутая Куйли скромно тулилась у косяка. Её прическа растрепалась, лицо горело.

Не оборачиваясь, мужчина сидел у раскрытого окна.

— Так и есть.

Дым заползал в палату и с легким сквозняком уходил за окно. Хотела б я увидеть сволочь, вложившую сигарету в руки этого несчастного..! У него же астма! Да, Куйли придется собрать волю в кулак.

— Господин да Ринн… — терпеливо начала я, — Вы вредите себе. Но если за пределами клиники вы вольны это делать сколько и когда хотите, то сейчас я не могу вам позволить…

Да Ринн покачал головой. Он наконец соизволил глянуть мне в глаза. Увиденное мне не понравилось. Он был явно не в себе.

— Никто не может мне приказывать или говорить со мной в подобном тоне, девушка. И уж точно не врачишки из этой дурацкой конторы.

Ну спасибо. Я старше его — а он ко мне 'девушка'. Но никакой вежливостью его фраза и не пахла.

Он снова оглядел меня с головы до ног, на секунду нахмурился. Мне даже странно стало — почему это? Неужто заметил наконец, что здесь не шоколадная — а старший врач, белая женщина? Классовая сознательность даже заставила его подкорректировать выражение лица. Но только самую малость. Мне не стоило надеяться, что он не пойдёт на конфликт.

— Как вас там… — брезгливо отмахнулся он, — займитесь своими клизмами и не мешайте мне думать.

Я ощутила, как кровь в моих жилах становится огнём. Но я не директор этой клиники, порви их всех Тень..! С натугой улыбнувшись, я процедила:

— Как вам будет угодно. Но я буду вынуждена должить об этом господину да Растáну.

Улыбка да Ринна тронула только губы. Его лицо, молодое, но уже отмеченное тяжкими думами, глядело на меня с усилием, как из другого измерения. Он и впрямь решал какую-то проблему. Не будь я жестоко оскорблена, я бы даже ощутила муки совести. Ведь я прерывала его размышления.

— Если посмеете. Доложить, — он издевательски ухмыльнулся, вмиг делаясь совсем юным. Разговор был окончен. Извинившись и пожелав ему доброго вечера (хотя тон мой, боюсь, был не слишком искренним), я вышла, толкнув Куйли перед собой.

— За мной! — рявкнула я, едва мы оказались в коридоре, — Ты в своем уме?! Ты понимаешь, дура шоколадная, что он может тебя обратно в гетто запроторить?! Не спорь с ним! Никаких конфликтов! Сколько раз отмазывать тебя от неприятностей?! Никого в дирекции не волнует, что ты умная!

Мы вернулись в кабинет. Понурив голову, хупАра замерла посреди коврика бьяхатской работы.

— Я знаю, госпожа. Я виновата. Я дура. Я несдержанная.

Махнув рукой, я оборвала её покаяние.

— Куйли. Нельзя давать им преимущество. Нельзя показать слабость. Сколько раз мы с тобой об этом говорили? Они давят на тебя, потому что ты шоколадная, и им совершенно неважно, что ты при этом находишься на своем исторически обусловленном месте — в медицине. Давят просто по привычке, как на домашнего слугу.