Дети нашей улицы

Она была загнана в угол, но не сдавалась:

— Я просто боюсь за тебя. Ты понимаешь, переживаю за тебя, за наш дом, за дочь, за наше счастье. Я спрашиваю себя, почему именно ты был избран? Почему он сам не исполнит свою волю, ведь он владелец имения, он наш господин?!

— А почему он выбрал Габаля и Рифаа?

Зрачки ее расширились, рот скривился, как у ребенка, готового расплакаться, и она опустила глаза.

— Ты не веришь мне? Я не требую от тебя, чтобы ты верила.

Камар разрыдалась, отдавшись чувствам, будто так она могла избавиться от своих мыслей. Касем склонился над ней, взял за руку и притянул к себе.

— Почему ты плачешь? — ласково спросил он.

Она посмотрела на него сквозь слезы и проговорила, всхлипывая:

— Потому что я верю тебе. Да, верю. Я боюсь, что наша спокойная жизнь кончилась. Что ты будешь делать? — спросила она тихим голосом, полным сочувствия.

74

В комнате ощущались беспокойство и напряженность. Хмурый Закария сидел, задумавшись. Увейс не переставал теребить ус. Хасан будто разговаривал сам с собой, а Садек не сводил взгляд с Касема. Камар же сидела в углу зала и молилась Всевышнему, чтобы он наставил их на путь истинный. Над пустыми кофейными чашками кружили две мухи. Камар попросила Сакину унести поднос, и когда та закрыла за собой дверь, Увейс вздохнул:

— Да, эта тайна не даст нам спокойно жить.

В квартале завыла собака, побитая то ли камнем, то ли палкой. Послышался голос торговца, громко нахваливающего свои финики. Какая-то старая женщина горестно произнесла: «Господи, избавь нас от такой жизни!»

— Уважаемый, — обратился к Увейсу Закария, — вы самый достойный из нас. Скажите ваше мнение.

Переведя взгляд с Закарии на Касема, тот ответил:

— Скажу правду, такого человека, как Касем, не сыскать. Но у меня голова крутом идет от того, что он сейчас говорит.

Давно желавший высказаться Садек вмешался:

— Касем честный человек. Никто не может сказать о нем обратного. Я ему верю. Клянусь прахом матери!

— И я верю! — воодушевился Хасан. — У меня он всегда найдет поддержку.

Касем впервые признательно улыбнулся, посмотрев на крепко сложенного Хасана. Однако Закария сказал сыну с осуждением:

— Это не игра! Подумайте о нашей безопасности! Что станет с нашей жизнью?!

Увейс кивнул, соглашаясь со словами Закарии.

— Ты прав. Никто ни о чем похожем не слышал.

— Нет, слышали! — сказал Касем. — От Габаля и Рифаа.

Увейс удивленно уставился на него.

— Ты считаешь себя равным Габалю и Рифаа?!

Уязвленный, Касем опустил глаза. Сочувствующая ему Камар вмешалась:

— Кто знает, дядя, как это бывает?!

Увейс снова принялся теребить ус.

— И что же хорошего в том, чтобы считать себя подобным Габалю и Рифаа? — спросил Закария. — Рифаа был злодейски убит. Габаля бы убили так же, если бы род не встал за ним. А кто поддержит тебя, Касем? Ты забыл, что нашу улицу называют улицей бродяг? Здесь если не попрошайка, то бедняк.

— Аль-Габаляуи избрал его, — резко сказал Садек. — Не думаю, что он бросит его в беде!

— То же говорили о Рифаа в свое время, — напомнил Закария. — Однако его убили в нескольких шагах от дома аль-Габаляуи!

— Умоляю, не так громко! — предостерегла Камар.

Увейс не сводил с Касема глаз, думая о том, как странно все это слышать. Племянница сделала этого пастуха господином, он доказал свою надежность и искренность. Но разве этого достаточно, чтобы он уподобился Габалю или Рифаа? Разве великие люди появляются вот так просто? А что, если его видения — правда?

— Похоже, Касем не принимает наши предупреждения всерьез, — сказал Увейс. — Чего же он добивается? Ему не нравится, что наш квартал — единственный, не получающий доходов с имения? Не хочешь ли ты, Касем, стать нашим надсмотрщиком или управляющим?

По лицу Касема было видно, что он рассердился:

— Мне совсем не то говорили. Он сказал: «Все жители улицы — мои потомки. Имение принадлежит им на равных. А надсмотрщики — это зло!»

Глаза Садека и Хасана заблестели. Увейс удивился, а Закария спросил:

— Ты понимаешь, что это значит?

— Говори! — вспылил Увейс.

— Мы должны бросить вызов произволу управляющего и силе Лахиты, Гулты, Хагага и Савариса!

Камар побледнела. Увейс усмехнулся, и смех его вызвал неприятие Касема, Садека и Хасана. Закария, не обращая внимания, продолжал:

— Нас приговорят к смерти. Раздавят. Нам никто не поверит. Они не поверят, что кто-то встретил владельца имения, слышал его голос и говорил с ним. Тем более они не поверят тому, кто говорил с посланным им слугой.

Увейс поменял тон: