Дети немилости

Палаты госпиталя были высокие, в три человеческих роста, и под потолком всё время гулял ветерок — шевелил белые занавеси на окнах, другие белые занавеси, что разгораживали постели. Даже в самую жаркую пору дня здесь было прохладно. Красивые рескидди ходили, проскальзывая меж завес, такие же белые и прохладные — Старшие Дочери, Младшие Сёстры, священницы, арсеитки… На стене у входа в палату была нарисована Арсет. Высокая, от пола до потолка, Арсет стояла и улыбалась, закрыв глаза; из её ладоней, сложенных чашей, лилась голубая вода. Неле нравилось смотреть на Арсет. Почему-то Дева пресной воды напоминала Мирале. Наверно, такое лицо было у Мирале в те дни, когда она жила в доме своего прадеда, окружённая лаской — ясное, счастливое, исполненное света…

Лонси сказал когда-то, что Арсет придумали рескидди. Неле размышляла: если так, она должна тоже быть рескидди. Получается, она единственная в целом свете рескидди с тёмными волосами. Странно.

А Лонси пропал.

Неле немного думала об этом, скоро вовсе перестала. Она сделала всё, что могла, и не её вина, что потом она заболела и не могла уже ничего сделать. Лонси забрал деньги, ушёл и пропал. Должно быть, потерялся в Рескидде или угодил в какую-нибудь беду. Без толку было о нём тревожиться. Священницы привели полицейского надзирателя, тот расспросил Неле и сказал, что они обязательно найдут её мужа, и что нужно надеяться на лучшее. Он думал, что Неле — Цинелия Леннерау.

Неле тогда кивнула в ответ на его слова и закрыла глаза, притворившись, что плохо себя чувствует. Ей было немного стыдно оттого, что её совсем не волновала участь бедного мага, а искать его и подавно не хотелось.

Мори тоже поверил, что она Цинелия. И замужняя женщина.

И тут ничего нельзя было сделать, но Неле не могла не думать про это, днями и ночами мучилась от разных мыслей. Священницы решили, что она волнуется о муже, и взялись успокаивать её, говоря, что всё будет хорошо. Неле из-за этого даже злилась на них иногда, и оттого ей делалось ещё стыдней. Она не знала, как поступить, что сказать. Всё было так просто, и вдруг сделалось так ужасающе сложно — легче умереть, чем уразуметь. Раньше Неле было всё равно, что написано в её аллендорской удостоверяющей тетради. Бабушке Эфирет из Цестефа тоже было бы всё равно, кто ходит за курами, Цинелия или Юцинеле. А теперь Неле ночи не спала, размышляя.

Конечно, нельзя было рассказывать правду. Это могло окончиться очень плохо — и для добрых священниц, и для Мори. Подмену замыслили могущественные люди Аллендора. Даже в Рескидде хозяйничали тени Ройста. У них была причина не убивать Неле, а просто оставить её судьбе, но если страшные тайны узнают простые люди, то окажутся в опасности.

Неле не приходило в голову, что её тайна может быть важна и для непростых людей, что в обмен на сведения можно просить защиты, что владыки Ройста не всесильны, а у Рескидды есть свои интересы, армии и правители. Ей не было дела до царицы; она полагала, что и царице нет дела до неё. Неле тревожила только участь тех, кого она успела узнать — добрых людей.

Священницы говорили, что ей нужно провести в госпитале ещё несколько недель. Тело Неле совсем ослабело от лихорадки и съело собственные мышцы, от болезни растревожились старые раны. Но главные медицинские заклинания написал над нею Мори. Он появился тогда, когда у жизни уже совсем не оставалось времени для Неле. Говоря об этом, светлые рескидди качали головами и улыбались так, словно были влюблены в него.

Мори.

Когда она впервые увидела его — едва вынырнув из бреда, едва почувствовав обещание новой жизни — он показался ей богом… и до сих пор не верилось Неле, что это не так. Сильных мужчин она прежде сравнивала с Семью богами родных гор. Но Мори не был неистовым воином, беспощадным убийцей. Неле думала, с кем сравнить его, и не могла решить. Будь он старше хотя бы вдвое, она сравнила бы его с Отцом-Солнцем.

Она почти ничего не помнила из событий той ночи — только удивительный свет, зелёное сияние дивной листвы и зелёные глаза прекрасного бога. Бог поднял её на руки, и она провалилась в глубокий сон, похожий на обморок, а очнулась уже здесь, в белой палате.

Мори привёз её в госпиталь, поручив священницам, но и после не забыл о ней: два раза навещал и справлялся, как она, и вёл беседы. Неле дивилась, с чего так заботиться о чужом человеке. Она даже спросила про это и сгорела от стыда, когда Мори глянул удивлённо и ответил:

— Просто так.

Только Отец-Солнце дарит людям тепло и свет просто так. Даже мудрый Наргияс бывал добрым потому, что считал это правильным и полезным, а не по сиянию сердца. Неле потом лежала и думала об этом, пока не уснула. Трудно было дышать. Наверное, от болезни, хотя священницы и говорили, что она поправляется не по дням, а по часам. Неле придумала историю, чтобы не рассказывать правду о том, кто она и откуда, но всё равно приходилось больше молчать. Стыдно было врать Мори. Так хотелось поговорить с ним хорошо, честно, рассказать про Таян, про родичей, про всю жизнь, что горько делалось в животе.