Дети немилости

Свободное время я проводил за чтением исследовательских трудов. Я хотел получить более-менее цельную картину высшего года: условия его начала, характер протекания, обстоятельства завершения. Календарные зимы и весны неодинаковы; времена высшего года тоже диктуют лишь самую грубую канву событий. Возможна ли магическая война без полной деструкции одной из сторон, как возможны бесснежные зимы? Сколько длится год и при каких условиях завершается? Аллендорская Ассамблея высказывала интересную гипотезу о возможности нивелировать проявления магического цикла…

Монография — проклятый жанр. С одной стороны, я не мог не уважать людей, которые собирали эти великолепные доказательные базы, перерывали сотни источников и тонны суглинка. Но их интересовали другие вопросы — культурная преемственность, торговые пути, усредненная библиотечка ученого мага в первой половине восьмого столетия нашей эры… Я мог рассчитывать лишь на несколько фраз из толстого тома, вскользь брошенную дерзкую мысль. Кое-что я и впрямь сыскал, но на занятное чтение потратил несравнимо больше времени. Увы, отмывание крупиц золота никому нельзя было перепоручить. Существование высшего года доказали сравнительно недавно, трудов было мало, и их авторы строили гипотезы, основываясь на этих же источниках. Интерпретация — прекрасная вещь, но не тогда, когда ищешь истину.

Все это утомляло, и порой я позволял себе безобидные развлечения.

…Эррет откинула легкое покрывало и села на постели, собирая волосы на затылке. Груди ее приподнялись. Она была обнажена. Я любовался ее восхитительным телом. Мы уже успели довести друг друга до изнеможения, но она все равно волновала меня.

— Я знаю, за что я тебя так люблю, — сказала Эррет наполовину серьезно, наполовину насмешливо.

— Я догадываюсь, — отозвался я с исключительным самодовольством; Эррет рассмеялась и швырнула в меня подушку.

— Нет, — сказала она. — Причина та же, по которой я тебя выбрала. Тебе нравится делать людей счастливыми.

— Не преувеличивай, — сказал я. — Я преследую разные выгоды.

Эррет фыркнула.

— Детей на воздушном шаре ты катал тоже ради выгоды?

— Я просто отдыхал. Мне надоели бесфамильные, шныряющие тут и там, вот я и улизнул от них. В конце концов, имею я право покатать ребенка на воздушном шаре?

— Не отнекивайся, — смеялась Эррет.

— Я знаю, как сделать счастливыми множество людей, — сказал я. — В то же время у меня есть весомые аргументы относительно того, почему этого делать не стоит. Поэтому счастья им не случится.

— О! — Эррет улеглась на живот, подперла рукой подбородок. — Я вся любопытство. Что это за люди, и как их осчастливить?

— Ну, навскидку… Возвратить Кайсену княжеское достоинство и город Улен. Назначить Великой Тенью господина Анартаи. Позволить исчезнуть Ларре, оставив на земле только почтенного доктора Ларрема Тайви. И еще… кхм… переспать с Данвой.

— И почему же этого делать не стоит? — промурлыкала Эррет.

— Потому что это сейчас господин Кайсен не любит своих родственников. Превратившись в главу дома Улентари, он мигом переменит к ним отношение. Если хозяином Уленакесты станет человек, который пятьдесят лет был Великой Тенью, боюсь, Улен не возьмет даже Эрдрейари.

— Я бы сказала, его даже Лаанга не возьмет, — кивнула Эррет. — По крайней мере, не сразу. А дальше?

— Буде Великой Тенью станет господин Анартаи, у нас тут же возникнет масса проблем. Причем на пустом месте. Потому только, что господин Анартаи не любит жить скучно. Отпустить такого великолепного агента, как Ларра, я не могу, ввиду сложных отношений с Аллендором.

— А Данва? — прищурилась Эррет.

Я вздохнул и признался:

— Мне не нравятся женщины с настолько большой грудью.

— Так значит, ты все-таки разглядывал ее? — протянула Эррет.

— Как можно не разглядеть что-то до такой степени выдающееся? — резонно спросил я.

— Ты разглядывал эту старую каналью! — Эррет сузила глаза и подобралась, точно пантера.

— Эррет! — глубокомысленно сказал я. — Но ведь ты гораздо старше!..

Зря я это сказал.

Эррет убила меня подушкой и спихнула тело с постели, сопроводив свои действия множеством нелестных характеристик моего ума и вкуса; хохотала она все это время как сумасшедшая и даже закашлялась. Я принес ей бокал фруктовой воды с алензой, на этом было заключено перемирие. Впрочем, как всегда, последнее слово осталось за Эррет, и слово это было — «гнусный пожиратель жуков».

— Я такой хороший, — уныло сказал я. — Я умный и красивый. Я Четвертой магией владею. Я, минуточку, император. И при всем перечисленном меня безжалостно третируют за то, что я ем жуков.

Эррет снова расхохоталась.

— Все мы понемногу едим жуков, — сказала она, утирая слезы, — но, Мори, ах, Мори… ты не представляешь, как, как я третировала бы тебя, если бы ты ел штукатурку!..

— Что?! — оторопел я.

— Неважно, — отвечала Эррет с великолепной небрежностью.