Дети немилости

— Эррет, — сказал я, усевшись напротив и наклонившись к ней через узкий стол, — о чем ты думаешь?

— О Лаанге.

Я был пристыжен. Эррет допустила вспышку ярости, но она оставалась тем, кем была, чувства не притупляли ее разума. «Лаанга, — подумал я. — Из-за слов Лаанги я оказался в Рескидде. Если говорить о Пятой магии, предвидении и управлении событиями, то она здесь, а не где-либо еще. Лаанга знал, что я столкнусь здесь с таянцем. Зачем-то это было нужно».

— Мори, — сказала Эррет, не открывая глаз. — Прости меня. Я не сдержалась. Я очень испугалась за тебя.

Я обошел стол и встал за ее креслом, обняв Эррет за плечи. Провел ладонью по ее волосам.

— Я понял, Эррет. Ты больше не собираешься обезглавить Южный луч в разгар событий?

— Нет, государь император, — Эррет хрипловато засмеялась. — О бесы, Мори, ты нравишься мне все больше и больше. Но об этом потом. Что ты собираешься делать?

— Допросить Итаяса.

— Лично? — Эррет выгнула бровь. — Любопытно. Какой ответ ты думаешь получить?

— Я хочу убедиться, что он не имеет отношения к Яриту и контрразведке Рескидды. И, Эррет, я не думаю, что Фиррат нам солгала. По крайней мере, в главном. Конечно, с тени станется составить такую чудовищную ложь, чтобы в нее нельзя было не поверить… но зачем? Не вижу мотива. А если верить ей, то допрашивать горца должен лично я. Хоть это занятие и недостойно рода Данари.

Эррет смотрела на меня непроницаемым взглядом.

— Потому что… — медленно начала она, и я кивнул, докончив:

— …моих действий он не предвидит.

Белые тени появились беззвучно и неприметно, как подобало людям в их ранге; они слышали окончание нашего с Эррет разговора, и меня это вполне устраивало — я не хотел тратить время на объяснения. Я зажег побольше ламп и написал отмену заклятия.

Звякнули цепи. Парализующие заклинания хороши в схватке, когда от бойца требуется скорость реакции, но готовясь к долгой беседе, рассчитывать на них неразумно. Твердая воля может превозмочь телесную слабость, вызванную магией. Тени это хорошо знали. Как я и предполагал, подвалы в штабе Южного луча отменно подходили для определенных целей. Эта зала была отнюдь не единственной. По пути я заметил дальше по коридору череду железных дверей. Данва весьма деликатно преградила мне путь к ним… «Отец бы не одобрил моих действий, — подумал я. — Ни один человек первого сословия не одобрил бы. Но обстоятельства таковы, что приходится пересматривать даже понятия о чести. Коли уж я спустился в пыточную, сбегать отсюда недостойней, чем заканчивать начатое».

Если мои догадки верны, скоро придется пересмотреть еще кое-что; и дело это важнее, нежели даже достоинство рода Данари.

Не открывая глаз, таянец глубоко вздохнул и сел, прислонившись спиной к стене. Я употребил весьма жесткую схему, входившую в реестр боевых заклинаний; платой за ее действенность становились последствия — пробуждение ото сна было трудным и сопровождалось множеством неприятных ощущений. Итаясу еще долго предстояло приходить в себя: заново учиться держать голову, владеть речью и фокусировать взгляд.

Когда спустя миг внятная, окрашенная бархатным акцентом риеска достигла моих ушей, я был погружен в собственные раздумья и не успел вовремя переключить внимание.

— Привет тебе, император уаррский, — мягко, едва не ласково сказал горец.

Он улыбался, с насмешливым видом склонив голову к плечу.

Глаза его были ясны и пронзительны.

Таянец едва заметно повел плечами и подбородком, удобнее устраивая шею в ошейнике с магическим замком, положил руки на колени — цепи, подтянутые к стене, не давали скрестить их. Беспомощный, в руках заклятого врага, он оставался совершенно спокоен. «Он ничуть не удивлен, — отметил я. — Знал, что окажется в плену?.. И любопытная же реакция на магию. После такого воздействия люди с полчаса способны только стонать и мычать».

— Рад видеть тебя здесь, княжич Таяна.

Итаяс тихо засмеялся, закатив глаза. «У него обычная реакция на магию, — понял я: на висках горца выступила испарина, мышцы закаменели в усилии удержать шею прямой. — У него нечеловеческое самообладание».

— Я порадую тебя какое-то время, — сказал Итаяс покровительственно и уселся поудобней, насколько позволяли цепи.

— А потом?

— А потом перестану. — Горец неприятно осклабился: — Ты собираешься спросить, кому я служу. Не выставляй себя дураком, император уаррский. Я служу только себе.

«Он повторит это еще не раз», — подумал я и бросил взгляд на Эррет. Та изучающе рассматривала таянца. Лицо ее оставались холодным, но уголки губ приподнялись.

— Нет, — безразлично сказал я. — Это не так. Но я не стану тебя переубеждать.

Итаяс смотрел на меня — нагло, с вызовом.

— Не грози мне судьбой моей сестры, — сказал он. — Ты не тронешь ее и пальцем.

— Не трону, — согласился я. — И грозить не стану.

Итаяс помолчал, издевательски ухмыляясь.

— Тогда задавай вопросы, император, — сказал он, наконец.