Дети немилости

Маг поднял на нее глаза. Надежда насторожилась внутри, точно собака, но крепли и опасения. Чем дальше, тем больше Лонси подозревал, что торговка немного не в себе. Жжет свечи среди соломы, открывает лавку ни свет ни заря, зовет случайных прохожих играть. Не моется. Она даже не спросила, не хочет ли Лонси что-нибудь купить. Конечно, если она готова заплатить ему за какие-нибудь достойные услуги, это большая удача в его положении, но…

— Не бойся, — сказала она, вновь прикусывая мундштук. — Тебе ведь нечего проигрывать.

— Что? — прошептал Лонси.

— Нечего проигрывать, — повторила торговка. — Ничего и не проиграешь.

Лонси помялся.

— Я с радостью развлеку вас, госпожа, — сказал он, решив хотя бы разузнать для начала побольше. — Но… я не знаю правил.

Она засмеялась. Смех был низкий, как у мужчины.

— Это-то и хорошо, — сказала она. — Что за интерес играть с тем, кто знает правила?

Лонси не понял ее, но подобные неловкости умел вежливо заминать.

— Вы предпочитаете играть на интерес или ставить что-нибудь? — спросил он.

Женщина перекинула трубку с одной стороны рта на другую.

— Я обычно ставлю интерес, — ответила она. — Мало кто играет на деньги или вещи.

Лонси потер лоб в смущении, которое было наполовину притворным.

— Прошу прощения, госпожа, — сказал он, — но что же поставить в ответ? У меня ведь действительно ничего нет.

Женщина рассмеялась снова, открыто и добродушно; Лонси даже невольно улыбнулся. Мало-помалу легче становилось на сердце. Со смутным удивлением он осознал, что совершенно не хочет спать, соображает ясно, голова больше не болит, а кости не ноют.

— Глупый, — сказала женщина почти ласково, — да разве я хочу что-то выиграть? Я просто поиграть хочу. Ты сюда забрел случайно, усталый, и играть согласился не в свое удовольствие, а только ради меня. Я это ценю. Чего бы тебе хотелось? Выбирай. У меня есть все.

Лонси смущенно обвел взглядом полки. Конечно, товаров у толстухи множество, но все это бесполезная рухлядь. Ему сейчас нужна звонкая монета, а торговля тут вряд ли идет бойко, и неловко просить денежную ставку, если сам ничего не ставишь в ответ…

— Э-эй, — сказала женщина, благодушно посмеиваясь. — Я же сказала, что играем на интерес. И коли уж ты согласился играть, то выбирай настоящий интерес.

— Как это? — недоуменно спросил Лонси.

Женщина встала. Заколыхалась необъятная юбка, замигали фонарики на полках, повернулось вокруг своей оси чучело птицы под потолком.

— Чего ты хочешь? — спросила она. — Чего тебе не хватило, когда раздавали дары? Что сделает твою жизнь радостью?

Голос ее прогрохотал, как отдаленный гром, и показалось, будто в лавке стало темней. Лонси почувствовал, что у него затекла спина. Хотелось в уборную.

— Вы хотите сказать — о чем я мечтаю? — робко спросил он. В том, что женщина — сумасшедшая, он уже убедился. Безумная толстуха, которой хватает ума содержать лавку, то ли гадательный салон, то ли магазинчик ненужной мелочи; должно быть, у нее иногда случаются приступы, но она безобидна, и поэтому ее не помещают в лечебницу. Понятно, отчего дети редко навещают ее, хотя конечно, это все равно очень дурно с их стороны.

— Как угодно, — сказала сумасшедшая. — Может, и так. Ну?

Лонси кусал губы. Не слишком-то ему хотелось раскрывать душу перед невменяемой торговкой, но подходящей изящной лжи на ум не шло, а мечта его была проста, так проста и обыкновенна, что и сказать не стыдно. То, чего не хватило Лонсирему Кеви, когда раздавали дары…

…«Что я здесь делаю? — внезапно подумал он в изумлении. — Что я говорю? Зачем это я?»

Не стоило отвечать, не стоило продолжать этот разговор, свернувший, как сам Лонси недавно, в дикие закоулки, но женщина смотрела пристальным насмешливым взглядом: казалось, что-то темное исходит из ее глаз и сгущается тенями в углах комнаты. В сумраке оживали и искажались маски — разевали рты, таращили пустые глазницы; мерцала, плыла и ползла вверх по стенам странная роспись. Лонси запоздало понял: он уже говорит то, что подумал.

— Я хотел бы быть сильным магом, — сказал он.

Женщина ударила ладонью по столу, с довольным видом наклонилась к Лонси. Глаза ее азартно сощурились, жирно намалеванные губы раздвинулись в улыбке. Тяжелый запах немытого тела наплыл, словно ударил по лицу, и Лонси стоило громадного труда не отшатнуться.

— Сильным? Очень сильным? — полуутвердительно повторила она. — Самым сильным?

«Сильнее Оджера Мерау», — подумал Лонси и вдруг с диким стыдом понял, что произнес это вслух.

Женщина улыбалась. Желтые зубы покрывал мутный налет. Вонь делалась нестерпимой.

— Это хорошо, — сказала женщина и положила свою трубку на подставку. — Потому что мои мальчики совсем испортились. Ты очень кстати, Лонсирем.