Дети Ночи (СИ)

Нельрун мгновенно повернулся к ним. Он молча смотрел на них, повернувшись искалеченной половиной лица к очагу — привычка не пугать собеседников слишком въелась в кровь.

Принц кивнул, уставившись на пляску огня.

— Я и не знаю, с чего начать.

— А с чего хочешь. Надо будет, мы с Нельруном спросим, — дед откинулся в кресле — на севере не любили сидеть на циновках и подушках — и погладил себя по солидному брюху. Он был с виду спокоен, как сытый матерый медведь. Черные его волосы сильно поседели — вот и все перемены с тех пор, как принц покинул дедов холм. Не стареет Медведь. Не стареет. Возможно, и он, Старший, благодаря материнской крови проживет долго... если только с ним не случится то же, что и с отцом.

«С ним еще ничего не случилось. Я не позволю».

Он еще не успел додумать эту мысль, как с отчаянием осознал, что ничего не сможет. Он видел тени. Они ничего не смог сделать — он, маг, герой Королевского Холма.

— Так ты говори, малышок, говори.

Принц провел рукой по лбу, оперся локтями на колени, и рассказал всю историю. Нельрун с дедом выслушали молча. Нельрун был похож на застывшего на солнце ящера — такой же темный, неподвижный и настороженный.

— Вот что я скажу. Ты, Нельрун, говорил о выродках и этих, слухачах. Так вот, не богов они слышат. А вот выродки как раз и слышат богов. И боги через них говорят. И им отвечают. Только они, выродки, не понимают себя. Они не умеют ничего делать со своим даром.

— Что она крикнула?

— Что-то вроде «настал ничейный час».

Нельрун вскочил. Молча стал расхаживать взад-вперед, размахивая руками и что-то бормоча себе под нос.

Дед молча отхлебнул из своего здоровенного кубка из черного камня.

— Либо идти в Средоточие, либо не идти. Пойдешь — вот как с твоим отцом будет. Не пойдешь — нарушишь обычай.

— Так что ж не нарушить? — вызверился Старший. — Кто-то когда-то этот обычай установил, до него ведь не было такого! До девятого короля!

— Было — не было, а сейчас есть, и мир на этом стоит.

Старший не мог не согласиться — тем более, что, насколько он знал, мир не стоит, а висит уже над Провалом на тоненькой ниточке королевского слова. И чего-то еще.

— Я хочу рассказать вам одну из легенд, которые называют пустыми. Они непонятно про что. Но мне кажется, что я начинаю понимать.

— А я бы сначала пожрал чего, — спокойно сказал дед. Старший было возмутился, а потом понял — дед просто хочет малость пригасить буйство мыслей и у него, и у Нельруна. Пока жуют, неважное, смятенное, отсеется, и останется только важное.

В Медвежьем холме толк в еде понимали и насладжаться ей умели. Имильде, которую Старший помнил с детства, заправляла всеми делами, раз хозяйки в Холме не было. Она и Медведь состояли в дальнем родстве по женской линии, и потому называли ее Медведихой. Она тоже была ширококостной, могучей и внушала Старшему невольную робость даже сейчас. И нарушить священнодействие трапезы было бы страшным для нее оскорблением. Потому Старший покорился и предался удовольствиям простого и обильного пиршества.

Он думал, что Медведиха не оставит без заботы и Дневную. Будет ее опекать, как его в свое время — ей было это необходимо, потому, как свои дети и внуки уже выросли. А правнуков еще не нарожали. Медведи — крепкая и долговечная порода. Он улыбнулся, подумав, что и в нем эта живучая кровь. И непокорная.

Дед опорожнил последний кубок, вытер руки о повязанное вокруг стола полотно.

— А вот теперь можно и побеседовать. Ты хотел говорить, Нельрун? Так говори.

Нельрун отер ладонью рот, оперся локтями на стол.

— Легенда есть. О девяти братьях и девяти сестра, и о доме...

— И о жадном брате, — кивнул Старший. — Знаю.

— Да-да! И лишь над часом между днем и ночью, ничейным часом, он не властен! — Старший непонимающе смотрел на Нельруна. В груди закружился странноватый холодок предчувствия, но не хватало какой-то малости, чтобы доводящая до безумия пелена развеялась. Хоть немного. Хоть на миг.

— Дальше! — чуть не крикнул он. — Дальше!

Нельрун возбужденно рассмеялся.

— Ты говорил, принц, о старых постах. Тени напали на вас как раз на границе старых постов. Госпожа стояла там, где граница кончалась. И час, ничейный. Понимаешь? В ничейный час нет власти Жадного, ты понял? И эти люди, они дети ничейного часа... Они видят и слышат как есть.

— Нет, нет, подожди. Ты хочешь сказать, что мы, все остальные — во власти Жадного?

— Да, именно это я и хочу сказать.

— Ты... с ума сошел! — вскочил принц, роняя стул. — Я сам себе хозяин!

Дед, подперев подбородок кулаками, молча смотрел на обоих, сдвинув густые брови.

— Меня никто никогда не заставит...! — задыхался Старший.

— Отца-то твоего заставил, однако, — вдруг сказал дед.

— Что заставил? Кто?

— Почем я знаю? Он ходил в Средоточие. Ехал гордый-радостный, вернулся весь черный. Отмалчивался все. Сказал мне одно — я, отец, выбрал. И еще сказал — там место игры, которую не выиграть.

— Ты хочешь сказать, он играл там? С кем? Зачем? На что?