Дети Ноя

Однако, когда она пролетела над нами, мы почувствовали ветерок от ее крыльев и инстинктивно пригнулись. Но она, не задев нас, села на кучу навоза, сложила крылья, глянула в нашу сторону круглыми глазами и принялась лихорадочно разрывать клювом нечистоты. Что она искала: насекомых, червей, забытые зерна или просто солому? Видно, она так оголодала, что ей было все равно, и видя, как она жадно заглатывает все без разбора, мы поняли: этот корм ее устраивает.

Ноэми шевельнулась, и птица резко вскинула голову, открыла клюв и издала хриплый крик, топоча своими тощими ногами, словно в каком-то нелепом танце. Крик этот, одновременно угрожающий и жалобный, привел нас в ужас, и мы все отшатнулись. Но птица уже отвернулась и вновь принялась за еду.

Холод брал свое, и мы, в конце концов оставив нашу гостью одну, спустились погреться. Позже, когда мы с Ноэми опять поднялись на террасу, она уже исчезла, оставив после себя развороченный навоз, а на снегу — серо-стальное перо, которое моя сестра торопливо подняла.

— Может, она прилетела с Луны, — сказала Ноэми вполне серьезно. — Интересно, где она приютилась? Как ты думаешь, она вернется?

— Возможно. Где же еще она найдет себе еду?!

— Бедняжка! Как мне хочется, чтобы она вернулась! Мы бы о ней позаботились.

Вот такая она, наша Ноэми: ко всему, что двигается, ползает, скачет и летает, она испытывает любовь, нежность, хотя бы жалость.

Появление таинственной птицы так поразило нас, что в этот день за столом мы только о нем и говорили. Что оно означало? Ма, которая в последние дни опять поддалась мрачным мыслям и, кажется, тайком гадала на картах, была страшно напугана уродливым обликом птицы и, как я подозревал, считала ее прилет недобрым предзнаменованием. Ноэми, жалостливая ко всему живому, сострадала ее худобе и даже предложила насыпать на террасу зерна. Мы все хором закричали, что это чистое безумие: запасы наши и без того таяли, не хватало еще делиться с этой доходягой. Что касается отца, то он взволнованно объявил нам, что видит в этом событии скорое спасение: он напомнил о голубе, который принес в Ноев ковчег весть о конце потопа. Да-да, именно так, повторял он, это благая весть, это добрый знак, снег скоро начнет таять, из-под него покажутся деревья и земля, и жизнь снова вступит в свои права. Он достал с камина Библию, начал листать ее и вскоре отыскал отрывок, столько раз уже читанный нами:

«Голубь возвратился к нему в вечернее время; и вот свежий масличный лист во рту у него: и Ной узнал, что вода сошла с земли.

Он помедлил еще семь дней других и выпустил голубя; и он уже не возвратился к нему.

Шестьсот первого года к первому дню первого месяца иссякла вода на земле; и открыл Ной кровлю ковчега, и посмотрел, и вот обсохла поверхность земли. И во втором месяце, к двадцать седьмому дню месяца, земля высохла» [48].

Замерев, мы слушали отца. Читая, он поглаживал руку Ма, лицо которой наконец прояснилось.

— Только уж очень странный голубь прилетел к нам, — вздохнула она.

— Согласен. Он даже пока не принес нам масличный лист в клюве, но и это не за горами.

— Ты думаешь? Ты правда в это веришь?

— Я в этом абсолютно уверен.

И тогда произошло то, что взволновало меня гораздо сильней появления птицы: Ма начала улыбаться! Я вглядывался в ее лицо, не веря своим глазам, но нет, и не ошибся: улыбка — слабая, почти незаметная — освещала его, и мне показалось, что именно эта улыбка и была тем самым голубем, принесшим людям благую весть и надежду на спасение.

Вечером, когда я уже лежал в постели, родители долго беседовали вполголоса в столовой. Я не слышал, о чем они говорили, но в их тоне уже не чувствовалось страха и тоски. Иногда я схватывал отдельное слово, обрывок фразы. Они говорили о весне, о лугах, о солнечном свете.

— Как я была бы счастлива увидеть Жоля и его семью, — говорила мать. — Лишь бы с ними ничего не случилось!

— Не волнуйся, ты их обязательно увидишь, — отвечал отец. — Обещаю, что увидишь…

Дальнейшие слова заглушило потрескивание огня в камине. Я перестал прислушиваться и принялся за свою уже ставшую привычной вечернюю молитву.

— Боже, сделай так, чтобы опять засветило солнце и чтобы весь мир был спасен! И верни мне, пожалуйста, Катрин, которую я не забыл!

Полоска света под дверью то разгоралась, то меркла, следуя причудам пламени в камине. По сеновалу, шурша сеном, бродил кот. И вдруг у меня появилась уверенность, что молитва моя не была напрасной и что скоро все мы освободимся из снежного плена. Я вспоминал птицу, кружившую над нами в сером небе, неловкие взмахи ее крыльев, то, как она села, вытянув тощую шею. Вновь я видел, как она топочет ногами и разевает клюв, издавая свой хриплый, тоскливый крик.