— Да это у меня сон! Что вы ей-богу?
— Это к удовольствиям, мать, — вмешался президент, делая ей
— Ну что ж, в таком случае прощайте, Викентий Леонидович, рада была с вами свидеться, — вздохнула супруга президента, поднимаясь с кресла. — Вот возьмите иконку святого Георгия Победоносца. Мой муж всегда особенно почитал этого святого. В такой счастливый день… И всё-таки здесь пахнет трубкой. И коньячищем, как мне кажется, тоже попахивает.
Старик молчал, он сидел, прикрыв глаза и откинув назад голову, и молчал, и смотрел в круп уходящему коню, на котором, покачиваясь, уплывала коренастая фигура монгола в кожаном шлеме, отороченном мехом белого барса, с развевающимися по ветру пёстрыми лентами и вздрагивающими на плечах чёрными лисьими хвостами.
Скворцов неуверенно сделал несколько бесцельных шагов, зацепился ногой за край ковра и едва не свалился, затем разгладил руками волосы на голове и осторожно подошёл к президенту, который так и сидел не шевелясь в кресле с закрытыми глазами. Казалось, тот почувствовал приближение гостя, потому что тихо произнёс:
— Как это скучно, чёрт побери, скучно.
Но это была неправда, и сказал он это скорее по инерции, следуя многолетней привычке к неудовлетворённости, поскольку лицо его при всём при том выражало радостное умиротворение. Нет, впервые за много лет он не мог сказать, что остро понимает скуку оставшегося не у дел владыки.
— Знаете, господин президент, — так же тихо растроганно сказал Викентий Леонидович, — сегодняшний день я не забуду никогда. Мне очень стыдно, но… Вы удивительный человек, и я… люблю вас, господин президент… Так же, как любил много лет назад, когда мы вместе штурмовали казармы… Вы и есть то лучшее, что было в моей жизни.
Он ожидал чего угодно, только не того, что сказал, но волной необъяснимого, внезапного, мгновенного счастья все сомнения были смыты, как непреложная истина, к пониманию которой он шёл так долго. Старик приподнял бровь и уставился на него одним глазом.
— Я не ослышался? — переспросил он с усмешкой на каменном лице и медленно проговорил, словно пробуя на вкус каждое слово: — Чингисхан не болтает языком, он всегда действует. — Затем сдвинулся немного вправо и большим пальцем левой руки надавил на кнопку, вмонтированную в подлокотник своего кресла.
— Так вы могли… — опешил Викентий Леонидович.
Старик приложил палец к губам:
— Тсс… Вы слышали, что сказала моя супруга? Меня ждёт священник.
— Да, да, конечно, священник… понимаю, понимаю… и удаляюсь, конечно, — смущённо забормотал Скворцов. — Однако очень жаль, что и я тоже не приготовил для вас подарка.
— Неправда, вы сделали мне отличный подарок, мой друг. Лучший подарок.
Викентий Леонидович прокашлялся, помялся немного растерянно:
— А… а что же мне теперь делать?
— Я бы посоветовал вам не сомневаться, — сказал президент, сыто прикрывая глаза, и вздохнул: — Но это так негуманно.
Незаметно за спиной Викентия Леонидовича вырос охранник и бесчеловечно ровным голосом, от которого Скворцова буквально подбросило кверху, спросил:
— Вызывали, господин президент?
— Да. Викентий Леонидович уходит. Отвезите его домой.
— Я за рулём.
— В таком случае проводи его до машины.
— Спасибо, господин президент, — пролепетал Скворцов, до побеления в пальцах сжимая свой портфель. — Благодарю вас… Я потрясён, потрясён… Увидимся ли снова?.. Мм… может быть… как-нибудь?..
Но старик не ответил. Он вообще ничего больше не сказал ему и даже не повернул головы в его сторону, оставаясь таким же торжественно неподвижным в своём кресле, хотя до последнего момента Викентий Леонидович надеялся встретиться с ним глазами. Интерес президента был исчерпан.
Уже в дверях хозяин окликнул охранника:
— Послушайте, как вас там, подойдите сюда.
Тот мигом оказался возле него.
— Вот что. Отдашь ему запонки. Они на комоде в гостиной. Скажешь, подарок от президента. Пусть наденет их, когда придёт на мои похороны. Я пришлю приглашение. — И он разразился сухим, хриплым смехом.