Читаем Дети новолуния [роман] полностью

— Накажи, если надо, — запнувшись, сказал он. — Но учти, я не просился в гости.

Каан встал и подошёл к огню. Подумал и заговорил, обращаясь к пламени:

— Когда едешь по степи, видишь Бога. Видишь Тенгри. Великое Небо — вот Бог. Он смотрит на тебя и думает: какой ты такой человек? чего тебе надо? для чего топчешь землю? А ты смотришь — и тоже думаешь: зачем я еду по этой земле? куда? что я такое? почему Тенгри не любит меня больше всех? А ещё — куда уйду я отсюда? Ведь я — устал. Мы спрашиваем каждый своё, вот что. И не слышим друг друга. И не отвечаем.

Он умолк. Слышно было только, как шипят угли в костре. Потом спросил:

— Скажи-ка, мудрец, если ты мудрец, когда я умру?

Монах сел поудобнее, выпрямился, сложил на груди руки, кашлянул и, прикрыв веки, задумчиво, будто высматривая что-то в себе, ответил:

— Ты умрёшь не раньше меня, великий господин. — Потом вздохнул и добавил: — И не позже.

Каан сел перед ним на корточки, кривым пальцем постучал его в лоб:

— А ты и правда мудрец. Не зря я положил сотню…

Уже под утро, лёжа на кошме, напившись кумыса, засыпая, он сказал:

— Лучше бы ты был колдун. Наколдовал бы мне ещё одну жизнь. Сотню жён. Сотню царств. Ты мне понравился. Я ждал тебя долго. Наверное, думал, что узнаю какую-то новую правду. Что с этой новой правдой мне станет лучше. А услышал — тебя. И это хорошо. Это получается, что нет на земле никакой такой особенной правды. Правды для лучших. Нет. И значит, всё правильно. И все мои думы, мои сомнения — всё правильно. И нет нужды смотреть на них косо. И нет нужды спасаться от них. И ждать нечего.

Монах смущённо помалкивал.

— Хорошо, что ты приехал. Хорошо. А теперь уезжай обратно. Нам не по пути.

Наутро в сопровождении сотни монгольских воинов монах с его белым ослом был отправлен восвояси. В путь ему снарядили целый обоз провианта и выдали пайцзу, обещавшую смерть любому, кто посмеет причинить ему зло.

В тот же день старик неожиданно решил свернуть охоту и идти на тангуров. Он не стал дожидаться, пока соберётся рассредоточенная на большой территории армия, и с одним туменом двинулся в путь, приказав основным силам догонять его на марше. Они возвращались той же дорогой, по которой пришли сюда. Глядя на сильное, спокойное войско, идущее в строгом походном порядке, с дозором, арьергардом, с разведкой впереди, свободное от обозов и лишних людей, трудно было поверить, что уже много лет оно ведет кровопролитные бои в самых невообразимых условиях, везде. Разбитый Кешекент с протянутыми к небу, точно в мольбе, минаретами обходили стороной — и то, трупный запах — запах победы — отчётливо ощущался в воздухе.

Спустились, наконец, с гор на понятную и привычную равнину. Старик не слезал с коня. Его сгорбленная фигура мерно покачивалась в седле. Он ехал, погружённый в себя, злой. Никто не смел к нему обратиться. С важными вопросами предпочитали идти к Тулую, который тоже боялся лезть к отцу без лишней надобности и решал всё сам. Привалов не было, каан молчал. Ели на ходу. Находились и такие, кто по старинке клал кусок сырого мяса под седло и по мере надобности отрезал ломтик, не нуждаясь ни в костре, ни в отдыхе. Сам старик практически не прикасался к пище. Он часто клевал носом на ходу, а проснувшись, не мог поверить, что только что спал.

Войско сделало ещё один подъём, чтобы спуститься в каменистую долину, и, взойдя наверх, вдруг замерло без приказа на месте, как уже было однажды. Внизу всюду, куда долетал взгляд, колыхалось ровное кровавое море алых маков. Старик подвёл коня к краю обрыва. Несомненно, это были те самые поля, что походя вытоптала его конница. Но они вновь были наполнены мириадами живых цветов, которые насмешливо глядели на него и качались под ветром, будто дразнили, звали — иди к нам. Ему показалось даже, что их стало больше, что они везде — и в небе, и на камнях, и в воздухе. Он закрыл глаза, чтобы не видеть этого красного покрывала.

— В обход, — мрачно сказал каан, и тумен послушно повернул в сторону.

13

Отставшие части Чагатая нагнали их уже в землях уйгуров. Пополнившееся туменами Мухали войско каана стало лагерем посреди голой равнины. Вот уже третьи сутки каан не выходил из своего шатра, который не любил, предпочитая юрту. Но юрту тащила упряжка быков, они не поспевали за ними. Никого в общем-то не удивляло то, что старик надумал уединиться. До этого он гнал войско без передышки много дней подряд, как будто их ждали великие дела и не было времени развлекаться. Да и погода не располагала к прогулкам — лил дождь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Для тех, кто умеет читать

Записки одной курёхи
Записки одной курёхи

Подмосковная деревня Жердяи охвачена горячкой кладоискательства. Полусумасшедшая старуха, внучка знаменитого колдуна, уверяет, что знает место, где зарыт клад Наполеона, – но он заклят.Девочка Маша ищет клад, потом духовного проводника, затем любовь. Собственно, этот исступленный поиск и является подлинным сюжетом романа: от честной попытки найти опору в религии – через суеверия, искусы сектантства и теософии – к языческому поклонению рок-лидерам и освобождению от него. Роман охватывает десятилетие из жизни героини – период с конца брежневского правления доельцинских времен, – пестрит портретами ведунов и экстрасенсов, колхозников, писателей, рэкетиров, рок-героев и лидеров хиппи, ставших сегодня персонами столичного бомонда. «Ельцин – хиппи, он знает слово альтернатива», – говорит один из «олдовых». В деревне еще больше страстей: здесь не скрывают своих чувств. Убить противника – так хоть из гроба, получить пол-литру – так хоть ценой своих мнимых похорон, заиметь богатство – так наполеоновских размеров.Вещь соединяет в себе элементы приключенческого романа, мистического триллера, комедии и семейной саги. Отмечена премией журнала «Юность».

Мария Борисовна Ряховская

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Дети новолуния [роман]
Дети новолуния [роман]

Перед нами не исторический роман и тем более не реконструкция событий. Его можно назвать романом особого типа, по форме похожим на классический. Здесь форма — лишь средство для максимального воплощения идеи. Хотя в нём много действующих лиц, никто из них не является главным. Ибо центральный персонаж повествования — Власть, проявленная в трёх ипостасях: российском президенте на пенсии, действующем главе государства и монгольском властителе из далёкого XIII века. Перекрестие времён создаёт впечатление объёмности. И мы можем почувствовать дыхание безграничной Власти, способное исказить человека. Люди — песок? Трава? Или — деревья? Власть всегда старается ответить на вопрос, ответ на который доступен одному только Богу.

Дмитрий Николаевич Поляков , Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее