Дети огненной воды

— Договорились, — пообещал Толик. — А что вы затеяли?

— Увидишь. — На лице Хонтеша прижилось нетрезво-блаженное выражение. — Я еще не знаю слова, которым ты это обзовешь, а своего не придумал пока.

— А почему не придумал? — рассеянно спросил Толик.

— Некогда было. — Хонтеш указал на опорожненную бутылку. — Не видишь, что ли, мы делом занимались…

«Ну и ну», — подумал Толик.

Подумал — и только.

— Ну как? — не тая гордости, поинтересовался Хонтеш.

— Неплохо, — сдержанно похвалил Толик. — Называется эта конструкция паровой турбиной. Могу подсказать, где у тебя в основном теряется мощность.

— Да я и сам вижу, — вздохнул Хонтеш. — Между соп—лом и крыльчаткой. Так?

— Так. Собственно…

— …Потеря мощности — это потеря давления пара, — продолжил за него Хонтеш. — Это и непьющему понятно. Вообще, я помозгую и сделаю всю конструкцию герметичной. Тогда мощность должна возрасти.

— Ты молодец, Хонтеш! — искренне похвалил Толик. — Задумано не без изящества, а уж про воплощение при вашем уровне техники я вообще молчу! Мой шеф просто в восторге будет.

Хонтеш довольно ухмыльнулся и неожиданно икнул. Ближе к концу демонстрации его заметно развезло, отчего Толик начал опасаться, как бы местный кулибин не ошпарился. Обошлось, к счастью.

Еще Толик боялся, что Хонтеш, захмелевши, утратит нить беседы и демонстрация сорвется. Ничуть не бывало! И Рушер помогал Хонтешу вполне толково, даром что руки тряслись у обоих.

— Я тебе потом чертежи покажу, — пообещал Хонтеш. — С утра я один чуть не сгубил, печь разжечь хотел, вижу бумажка… Ну и того…

— То есть как? — изумился Толик. Чтобы кулибин сжег собственные чертежи?

— Так говорю же, с утра. — Хонтеш расплылся в улыбке. — Еще до салуна. Это что, Рушер как-то чуть дом не сжег. Разоспался до полудня почти. Хорошо жена раньше встала, успела шторы сорвать и залить. Ой, ругалась!

У Толика давно вызрело ощущение, что он упускает какую-то простую и очевидную для аборигенов деталь их быта. Но понять, что это, никак не мог.

— Ладно, — объявил Хонтеш. — Вечер скоро, пора отдыхать.

Последняя фраза на языке аборигенов звучала рифмованно, и ее смело можно было передавать идиомой: «Кончил дело — гуляй смело».

— В салун? — предположил Толик.

— Зачем в салун? — Хонтеш удивленно покосился в окно, за которым уже смеркалось. — Вечер же. Домой.

Еще одна непостижимая местная деталь. Ближе к закату салун закрывался. А ведь, если подумать, именно к вечеру следовало бы только начинать гульбище!

Ага, сейчас.

«Н-да. Не люди это, хоть и похожи, — подумал Толик с легкой отстраненностью. — Дальний Космос. Фронтир. И звезды над головой совсем другие».

Ему очень не хотелось, чтобы соплеменники Хонтеша и Рушера единственным смыслом существования избрали салун, а не мастерскую. Лучше бы наоборот. Толик иногда пугался аборигенов — особенно по утрам. Взгляды пустые, морды помятые. Пока горло не промочат — слова путного не добьешься. Шефа в одном городке как-то раз даже чуть не побили. Правда, потом, после первой бутылки, долго извинялись. Долго, смущенно и, кажется, искренне.

Утром Толик отправился в городок необычно рано, с рассветом. Маршируя пустынной улочкой, он почти не глядел по сторонам, поэтому не обратил внимания на едва заметную тень, мелькнувшую в щели между домами.

Аборигенов было двое. Рушер и еще один, незнакомый. Толику сразу не понравились их пустые взгляды.

— О, глянь, Руш, опять эти типы чужие по городу шастают!

Голос был хриплый и недобрый. Толик не мог узнать Рушера — давешнего ассистента Хонтеша-самородка. Не осталось и следа от вчерашнего Рушера, это был узколобый детина без проблеска мысли во взгляде.

— Шастают, — буркнул детина. — Баб наших портят, поди, пока мы спим.

— Точно! — поддакнул его напарник. — Мож, в рыло ему?

— А то!

Рушер принялся засучивать рукава. Второй абориген скользнул Толику за спину.

Землянин уже нащупал рукоятку шокера, однако Рушер с приятелем почему-то медлили.

Секундой позже Толик понял почему — расхлябанной утренней походочкой к ним приближался Хонтеш. В руке он нес початую бутылку.

— Эй, братва! — рявкнул он еще издали. — Бухнуть хотите?

Хонтеш тоже ничем не напоминал вчерашнего чуть подвыпившего профессора. Он был похож на обыкновенного деревенского кузнеца, выползшего поутру из хаты опохмелиться и, если удастся, почесать кулаки.

— Слышь, Хоня, тут этот, вчерашний. Мы его, кажись, отметелить хотели, — прищурился Рушер.

— На, пей. — Хонтеш подошел и передал бутылку Рушеру. — Не хотели мы его метелить. Он нам, вроде, какую-то балалайку мастерить помогал.

— Может, все-таки отметелим, а? — с надеждой протянул Рушер.

— Пей, урод! — рявкнул Хонтеш.

Рушер аж присел от кулибинского рева. По лицу стеклодува было видно: он мучительно выбирает, что сделать: дать бутылкой Хонтешу по голове или же сначала все-таки отхлебнуть.

Решил отхлебнуть, отчего о Толике временно позабыл. Затем поделился пойлом с безымянным приятелем.

В общем, литровую бутылку эта троица приговорила минут за пять. Безо всякой закуски.

«Ну, сейчас начнется», — решил Толик с тоской, тиская в кармане рукоятку шокера.