Дети победителей(Роман-расследование)

— Дали?

— Нет… А сколько раз тебя надули с квартирой? — спросил он.

— Раза два-три, — ответил я и тоже стряхнул пепел.

— Столько раз тебя Господь уберег от падения, ты просто счастливый человек!

Цокот копыт не был услышан по ту сторону кремлевской стены. Михалков тоже обманул Бородулина.

А через год с молотка были пущены Пермский республиканский ипподром и знаменитый конезавод № 9.

Второго парада Победы на Красной площади не произошло.

Я думал о Сурене… В Тбилиси, куда он ездил за оружием, Сурен жил в особняке богатого армянина, крупного торговца рыбой. Каждое утро слуга опускал в пустой кувшин, стоявший в комнате Сурена на втором этаже, пятьдесят долларов. Логика хозяина, вероятно, была такова: «Мало ли кем может стать в ближайшем будущем находящийся сегодня в бегах член центрального комитета партии «Дашнакцутюн»…»

Торговцу рыбой было сказано, что Григор находится в бегах, а на самом деле поэт занимался нелегальной работой.

Пермские бизнесмены отказали Григору в жидком газе сразу после того, как цены на этот продукт за рубежом резко пошли вверх. И армянские бизнесмены, которые заказывали газ, отвернулись от Сурена Григора, который одним только фактом своей уникальной жизни спас кавказскую страну от позора.

Перед отъездом Григора мы курили в моей коммунальной кухне сигареты «Ахтамар», последние, что у него оставались. Запах армянского табака и кофе, который я заваривал на газовой плите, наполнили помещение ароматами юга и того прошлого, о котором сегодня можно только догадываться.

Можно представить себе взгляд, брошенный из убогого окна глинобитного домика в Трапезунде. Взгляд на Черное море, блистающее, шевелящееся под лучами южного солнца, взгляд на горизонт и за него, туда, где сказочная Таврида. Воронцовский дворец, «корабль “Император” застыл, как стрела», буковые леса, Белая скала и другая скала, покрытая ковром «божьих коровок» у прозрачной речки Карасёвки в крымском предгорье. Ужасное и прекрасное будущее моего деда Давида.

— А где твои тараканы?

— Ушли, — ответил я, — после применения тиурама, опасного вещества, которое входит в средство по уничтожению тараканов — «Комбат» оно называется… Люди думали, что это вещество снижает потенцию у тараканов. Оказалось — не только у них. Ходят такие слухи… «Комбат» стал настолько популярен в Перми, что из города начали исчезать обыкновенные люди, не имеющие к экстремизму никакого отношения. Так говорят… А тараканы… Я думаю, что они вернутся.

Приехав из аэропорта, я опять сидел на кухне, курил, думал о Сурене и вспоминал прошлое. Моя университетская преподавательница в советское время слушала западные голоса. Однажды она пересказывала мне какую-то передачу. На западе считали армян первой интеллектуальной нацией в СССР, поскольку в Армении было самое большое количество личных автомашин на тысячу жителей. При этом ничего не говорилось о том, что эти машины конструировались и делались в основном славянами. Западные голоса провоцировали сознание тщеславных армян, погружая нацию в нереальность, еще большую, чем та, в которой она уже находилась.

Сурен — пришелец не из прошлого, а из древнего, забытого всеми мира, который когда-то существовал на земле. Он был одарен Богом гениальной генной памятью.

Папян свою родину бросил, а Григор — нет, какой бы нищей она ни стала. Ахмед свою жену убил, а Сурен — оставил, и никому не сказал — почему. Потому что поэт живет по своим правилам, тайному кодексу чести.

Я знаю, для чего Сурен Григор приехал в Пермь: для того, чтобы передать нам свой жестокий опыт: война не делает мир справедливее, людей — добрее и бескорыстней, а победителя — великим.

На прощание, в аэропорту, он сказал мне:

— Если я когда-нибудь эмигрирую, то только в Пермь.

Через две недели я получил в типографии его книгу. В течение полугода часть тиража я отправил с оказией в Ереван, часть — в диаспоры Москвы и Санкт-Петербурга, оставшиеся экземпляры передал пермскому поэтическому фестивалю «Пилигрим».

Человек сам выводит формулу своей судьбы, фортуны. Человек никому и ничем не обязан. Недавно я узнал, что Сурен перенес операцию: хирурги вырезали из его тела осколки… Ни слова не сказал мне, что ходит с железом в теле. Я ему завидовал: Григор выиграл битву жизни — реализовал собственное предназначение.

Он улетел, оставив на память свое стихотворение о гибели русского поэта Николая Бурашникова:

«Это не заговор, не дуэль, не приказ, это категорический отказ подчиняться законам нашего бытия. Я, потерявший надежды, вижу: этот мир — печь, которая уже погасла…».

Я лежал и читал его стихи: «Жизнь эта измеряется страданиями невинно осужденного… О тысячелетия — значит, философы качали воду?»

Вот она — поэтика мироздания, мистический дух верлибра. В каждом тексте он создавал новую ритмику. Он доказал, что слово было не только в начале, но и в конце.