Дети победителей(Роман-расследование)

— Большинство уголовных дел, которыми мне приходилось заниматься, — «глухари». Либо преступники не известны, либо находятся на территории, контролируемой сепаратистами. А чего ради занимались этим? Представьте, когда-нибудь органы будут располагать оперативной информацией о том, что конкретные убийцы торгуют картошкой на Центральном рынке Перми. Тогда и понадобится накопительный материал, собранный прокуратурой, без которого невозможно будет предъявить обвинение.

Слушал я собеседника, и в мозг проникала настырная мысль: эту колонну подставили со всех сторон и со всех склонов.

В тот день на помощь товарищам спешили бойцы одного подразделения разведки, получившие наконец приказ. И у села Зона встретили толпу местных жителей — взрослые и дети радовались, смеялись, кричали от восторга, показывая федералам средний палец, что означало: «Мы вас сделали!»

А вскоре после этого депутат Госдумы Лев Рохлин, генерал в отставке, прибывший на место боя с комиссией, начал требовать от солдат письменного ответа на свой главный вопрос: «Почему вы остались живы?»

— Работа прокуратуры, как я понимаю, встретила сопротивление?

— Ни на один запрос по Аргунскому ущелью командование группировки не ответило. Как и командиры обоих полков. Четыре месяца не могли получить списки военнослужащих, бывших в той колонне, и медицинские карты двадцати погибших, останки которых все это время находились в холодильнике идентификационной лаборатории неопознанными.

Там же, в Ростове, начальник 124-й судебно-медицинской лаборатории Северо-Кавказского военного округа Аркадий Глинский отказался проводить экспертизу трупов из Аргунского ущелья. В письменной форме и в наглом тоне. Сослался на загруженность.

Почему погибли? — этого вопроса мертвым не задавали. А из живых на него не ответил никто. Имеется в виду вопрос прокурора, на который нужно отвечать по закону. И желательно стоя.

Я сидел в кабинете и перечитывал свой материал, напечатанный в последнем номере «Пармских новостей». Раздался телефонный звонок.

— Асланьян есть? — глухой мужской голос был знаком, будто старая пьяная песня.

— Он слушает, — приветливо отозвался я сквозь зубы.

— Юра, это Коля Бурашников…

— Ты где?

— На первом этаже, у входа, вахтеры к тебе не пускают.

Я спустился вниз. Вахтеры — это старые пожарные, менты и гэбэшники, пригретые новой властью у батарей центрального отопления.

Мне все стало ясно, как только я взглянул на Колю: по-прежнему прямые волосы до плеч, стеклянный глаз, поношенное черное пальто, руки без перчаток, голова без шапки и сам — без удостоверения. Ну куда его такого? Разве что на кунгурскую зону…

— Это ко мне! — махнул я рукой кудрявому старичку, охраннику по службе, по жизни и смерти.

Я взял Колю под локоть и отвел его в сторону, в тень пальмы у мраморной стены плача. В этом здании не так давно располагался областной комитет Коммунистической партии Советского Союза. И я помнил, как всплакнул на трибуне глава коммунистического правительства, которого обидели первые депутаты страны. А поэт писал, что большевики не плачут…

— Я приехал из Калинино, — начал Коля торопливо, — решил зайти к тебе, может быть, поможешь опубликовать что-нибудь из написанного…