Дети погибели

– Видимо, так. Ты вот что, Филиппов… Бери этого Кадило, и приступай. Как найдёте карету – сообщишь. Я сам хочу её осмотреть.

Филиппов опять кашлянул:

– Позволю себе заметить, Лев Саввич… Найти-то её мы, может быть, и найдём… Но вот вам показать, – подозрительно уж очень. Не лучше ли официально, через канцелярию Отделения, запросить?

Маков вздохнул. Сказал совсем просто:

– Конечно, так было бы лучше. – Подумал, опять вздохнул. – Но так – нельзя.

Он вспомнил взгляд Дрентельна в кабинете у государя. В этом взгляде, кроме презрения, было ещё что-то. Насмешка. И не просто насмешка, а как бы выражение: «А я кое-что знаю, чего тебе, Маков, никогда не узнать!»

– А что, если карета его собственная? – уже дойдя до дверей, спросил Филиппов.

Маков поразмыслил. Крякнул.

– Ну, не мне тебя учить, как…

И замолчал, не продолжил: чуть не сорвалось с языка «…как в чужой дом проникать», – да вовремя вспомнил, что и такое уже бывало.

* * *

МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ.

15 марта 1879 года.

Маков поднял усталые, красные, с набрякшими веками, глаза: Филиппов, как всегда, вошёл без стука и почти неслышно. Не вошёл, – а словно просочился в кабинет.

– Добрый день, Лев Саввич, – сказал он.

– Добрый, Николай Игнатьевич, – сказал Маков, жестом приглашая садиться. – Ну? Не тяни ты, ради Бога.

– Карета исчезла, Лев Саввич, – доложил Филиппов, усевшись.

Маков онемел на секунду.

– Как? – не понял он.

– Мне удалось побывать в каретном дворе жандармского управления, – туда её отправили якобы для починки. Так вот, во дворе её нет. Я был с нашим знатным каретником, Кадилой. Между прочим, напрасно пристав Надеждин его в дураки записал. Малый оказался очень даже смышлёным.

– Смышлёным, – механически повторил Маков. И почувствовал раздражение. – При чем тут Кадило? О деле говори.

– Я и говорю: карета исчезла со двора. Я поспрашивал сторожей – кто-то слышал, что карету на продажу отправили. А куда – неизвестно. Знакомый жандарм подтвердил: карету, ввиду сложности ремонта и несчастливой судьбы, Дрентельн лично распорядился продать.

– Вот, значит, как… – Маков потёр глаза обеими руками. – Важнейшую улику – и продать. М-да…

Он не стал договаривать вслух, додумал про себя: «Быстро, быстро работают».

Рассеянно полистал рапорт. Пристав Московской части сообщал, что полицейская засада у дома девицы Кестельман, невесты Мирского, была снята по приказу Кириллова, начальника сыскной полиции при III Отделении. Кестельман значилась в списках агентов тайной полиции и, судя по всему, перестаралась, разыгрывая томную романтичную особу, любительницу французских романов и поклонницу Шарлотты Корде. Скорее всего, жандармы сами расставили свои ловушки – и ждут не дождутся, когда Мирский, как последний болван, побежит к своей мнимой невесте поплакать на её бледной, с запахом уксуса, груди.

Гм! Но что же с каретой?

Маков строго посмотрел на Филиппова, который сидел, не шевелясь. Это Филиппов умел – быть незаметным, и при этом – незаменимым.

– Вот что, Николай Игнатьевич. Бери-ка снова нашего смышлёного Кадилу и пройдись по всем каретным дворам и мастерским. Ну, Кадило, скорее всего, в курсе, как за это дело приняться. Поищи карету. Может, ещё не продали, и сиденья заменить не успели.

– Сиденья? – переспросил Филиппов удивлённо.

– Ну да, сиденья, – снова раздражаясь, повторил Маков. – Преступник стрелял в карету сквозь заднее окно, но в Дрентельна не попал. Должны же были остаться следы от пуль внутри кареты?

– Ах, во-от в чём вопрос, – протянул загадочно Филиппов. – Так я прямо сейчас и займусь?

– Прямо сейчас. Да, переоденьтесь, хоть в мелкого чиновника какого-нибудь, что ли. А Кадилу – ну, скажем, в мастерового или фабричного. И чтоб ни одно «гороховое пальто» вас не вычислило… Ясно вам теперь?

– Ясно, – кивнул Филиппов, поднимаясь. – Только каретных дворов-то в Питере…

– Господи, да вы начните поиски с ближайших дворов к жандармскому управлению! – раздражённо прервал Маков.

Филиппов слегка покраснел: мог бы и сам догадаться. «Ясно, по крайней мере, что именно теперь искать надо! » – подумал Филиппов, выходя.

* * *

Маков засиделся допоздна. Накинув шинель, вышел в приёмную, кивнул дежурному адъютанту и пошёл вниз. Спросил на ходу:

– Как погода?

– Премерзкая, ваше высокопревосходительство; снег с дождём.

У самого выхода адъютант заметил:

– Вас какой-то мастеровой видеть хотел.

– Что за мастеровой? – удивился Маков, оглядывая вестибюль.

– Да он там, на улице… Часа три как дожидается.

– Впусти.

Вошёл действительно мастеровой. Одежда на нём обледенела и стояла колом, и шапка, которую он мял в руках, хрустела и позванивала падавшими на гранитный пол ледышками.

Маков вгляделся. И поразился: перед ним стоял Кадило. Но до чего же, однако, одежда меняет человека!

– Ты что, Кадило? – спросил Маков.

Кадило переступил с ноги на ногу, вытащил из кармана чёрный комочек, протянул.

– Вот, ваше высокопревосходительство… Внутри каретного сиденья нашёл.

Маков взял, разглядел. Это был туго свитый обгоревший тряпичный пыж.

Лев Саввич оглянулся на адъютанта, спрятал пыж в карман шинели.