Дети порубежья

Тэйрин повзрослела за эти две недели, она как будто подросла, по детски пухлые щеки запали, взгляд стал глубже, сумрачнее, губы утратили капризный излом. Впервые в жизни Тэйрин столкнулась с бедой серьезнее, чем пролитый на новое платье сироп, и, пережив это испытание, задумалась о себе, о своем месте в жизни. Девочка, изо всех сил цеплявшаяся за уходящее детство, смирилась с неизбежным.

Никто не винил девушку в случившемся, даже почерневшая от горя жена Вильена. Но, на свою беду, Тэйрин унаследовала беспощадную отцовскую совесть и не могла справиться с голодным монстром, вгрызшимся в ее душу. Мужчина обращается с женщиной так, как женщина позволяет с собой обращаться. Если близнецы подумали, что Тэйрин предпочтет жизнь с ними замужеству — значит, она дала им повод так думать.

Все теперь казалось ей греховным — детские игры, верховые прогулки в мужском седле, набеги на яблоневый сад. Помни она свои младенческие улыбки, то и их бы сочла непозволительной вольностью. Тэйрин благодарила богов, что ей предстоит уехать из дому. Останься она здесь, где все напоминало о трагедии — наверное, сошла бы с ума. Но девушка знала, что через две недели начнет жизнь сначала и эту, вторую, новую жизнь, уже не потратит так бездарно.

Вечером перед отъездом она сидела в гостевых покоях, куда перебралась после несчастья, не в силах остаться даже на одну ночь в старой любимой комнате, и, отослав служанок, укладывала в сундук платья. Как много значили они для нее когда-то! Каждое обсуждали с матерью и женой Вильена, выбирали ткань, кружево, фасон…

Спорили, что допустимо, а что слишком вызывающе, она часами сидела над образчиками ткани, решая, какой оттенок синего выбрать: модный в этом сезоне "лазоревый небосвод" или прошлогоднюю "фиалковую ночь", устаревшую, но идеально подходящую к ее глазам. Так и не решила — сшила нижнее платье лазурное, а верхнее — фиалковое.

От былого очарования не осталось следа — сказочные наряды превратились в то, чем в сущности и были с самого начала — куски разноцветной ткани, обильно украшенные золотой нитью. В самой глубине души Тэйрин было безумно жаль пропавшего волшебства, но она отгоняла это сожаление как недостойное. Девушка как раз расправила шелковую накидку, против воли залюбовавшись игрой света на золотисто-бежевой ткани, когда в дверь постучал отец.

Все эти дни Вэрд держал в уме, что нужно поговорить с Тэйрин, но тянул до последнего — слишком много душевных сил требовал этот разговор, а их у него почти не осталось. Он догадывался, что творится в душе его любимой маленькой девочки, и отдал бы все, чтобы дать ей возможность повзрослеть другим, не столь болезненным способом, но это было не в его силах. Все, что он мог — попытаться объяснить, что не стоит брать на себя неподъемную ношу, особенно из чувства вины. Он подошел к дочери, взял за подбородок и внимательно всмотрелся в ее глаза, прежде безмятежно синие; теперь, в свете свечей, они показались ему черными, лишенными дна. Вэрд вздохнул:

— Тебе понравится Квэ-Эро, дочь. Ты похожа на свою мать, а она была там счастлива.

Тэйрин уронила невесомый шелк и, наконец-то, заплакала, уткнувшись отцу в плечо. Она проговорила сквозь всхлипывания:

— Я больше никогда не буду счастлива, нигде.

Вэрд гладил ее по растрепавшимся волосам:

— Тебе все еще четырнадцать лет, Тэйрин. Всего четырнадцать. Вся жизнь впереди. Слово «никогда» оставь старикам. У них это «никогда» намного короче. Все наладится.

— Ничего не будет, как раньше.

— Не будет, — подтвердил он. — Ты не станешь прежней Тэйрин. Она была хорошая, добрая девочка, но своенравная и капризная.

— Это все по моей вине, правда? Все так думают, только жалеют меня.

— Нет. Если кто и виноват, то это я. Хотел жить со спокойной совестью, взялся и не справился. Ты в этом не виновата, и даже они не виноваты. — Вэрд развернул девочку лицом к себе, — я хочу, чтобы ты была счастлива, дочь. И твоя мать хочет того же, и Вильен хотел. Будет несправедливо, если ты сделаешь себя несчастной только ради того, чтобы успокоить совесть. Я слишком часто говорил тебе, что нужно делать, что должно, а не что хочется. Все так, идти на поводу желаний — верный путь к гибели, но другая крайность еще хуже. Каждый раз, когда ты решишь "исполнить свой долг", хорошо подумай, справишься ли, и есть ли для этого решения другие причины, кроме "так должно". И если нет — то лучше не делай.

Тэйрин не могла поверить, что слышит это от своего отца, а Вэрд не до конца верил, что действительно произнес вслух то, что медленно, болезненно вызревало в его душе: "Ничего не делай только потому, что должен". Для любого, самого правильного, самого «должного» поступка нужны и другие причины.