Дети против волшебников

— На-а-адо, очень на-а-адо, — невозмутимо протянул аспирант Гаафс и вдруг… повернулся к Петруше спиной. Что-то внезапно понадобилось аспиранту нарисовать на доске, какие-то цифры… Иван Царицын весь сжался: кадетским чутьём ощутил неладное. Петруха, он же тебя провоцирует!

— Ну-у-ужно ак-куратненько вспоротть котику живо-о-о-тик, — гундосит аспирант, и вдруг… роняет мелок. Тут же не спеша наклоняется, тощий зад в серебристом спортивном трико выпячивается, умоляя дать сногсшибательного русского пинка…

— Петруша, нет! — крикнул Ваня, но поздно.

— Ща я тебе вспорю, — Петруша стиснул в кулаке ножницы остриями наружу, от души размахнулся, и…

— Пощады! — истошно крикнул Карлис.

Петруша вздрогнул, точно от удара в грудь. Рука с ножничками застыла в каких-нибудь двадцати сантиметрах от аспирантской задницы.

Карлис молниеносно разогнулся, сцапал руку мальчика и — р-раз! — ловко заломил ему за спину. Ножнички вывалились из влажного кулака — звякнув, отлетели прочь по блистающему паркету. Ваня увидел красное, придавленное книзу лицо Тихогромова — и в ужасе зажал глаза ладонью.

— Вот эт-то я называ-аю базовыми правилами боевой магии, — хладнокровно провозгласил Карлис Гаафс, с омерзением отталкивая Петрушу обратно в строй перепуганных первокурсников. — Пра-а-вило номер один: будь беспощаден. Всё написано на доске.

Он помолчал немного, разминая кисти рук. И объявил:

— Минус десять очков Гриммельсгаузену!

Сказав сие, Карлис Гаафс задрал кверху лобастое лицо и с удовлетворением пронаблюдал, как на огромном табло под потолком гимнастического зала замелькали, убывая, цифры напротив соответствующей надписи.

— И зна-аете, за что я снимаю эти баллы? — снова уставился на бедного Петрушу. — Думаете, за то, что Вы пытались поднять руку на преподавателя? Bo-овсе нет. Я снимаю Вам очки по другой причине. Потому, что Вы так и не смогли воткнуть в меня эти ножницы! Ясно?

Студенты зашептались. Ваня набрался смелости и подал голос:

— Нет, не ясно. Это почему же?

— Милосердие. Вот слабость, которую я буду вытра-авливать из ваших сердец калёным железом. Милосердие к кошке заставило Тихого Грома выйти из шеренги. Милосердие ко мне помеша-ало воткнуть ножницы. Если бы, несмотря на мой крик о пощаде, Тихий Гром всё-таки воткнул ножницы, я бы… наградил его по-олной дюжиной баллов!

Карлис Гаафс вытер ладони влажной ароматической салфеткой и небрежно бросил, поворачиваясь спиной:

— Урок окончен. Кто хочет, может сам прико-ончить котика.

Он лежал исхудавший, точно высохший, замотанный ниже пояса в кровавые бинты, колючие усы вздёрнуты от пережитого страдания, на висках — точно царапины, пара свежих сединок.

— Сейчас откроет глаза, — тихо сказал отец Ириней, опускаясь перед раненым на колени. — Вот если бы попил немного, вот было бы хорошо…

Телегин дёрнулся — очнулся, разлепил глаза.

— Спокойно! — чётко сказал он. — Не стрелять.

— Да куда уж стрелять в Вас, милый Вы человек, — вздохнул отец Ириней. — Вы уже и так прострелены весьма основательно.

Застучал по половицам посох — вернулся Геронда. Перекрестился на образа в углу, покосился на раненого:

— Никак, очнулся наш «доцент»?

— Закурить бы, а? — прохрипел полковник Телегин. Он подтянул к груди безвольную руку, похлопал себя по карману на груди, достал шуршащую плёночной обёрткой пачку, выбил первую на сегодня сигаретку.

— Зажигалочки не найдётся? Очень курнуть хоцца, ну просто сил нет.

— Зажигалки у нас нет, — развёл руками отец Ириней.

— А ты вон от свечки зажги, — добродушно подсказал раненый и кивнул на крошечную лампадку под иконой Пресвятой Богородицы.

Старец тоже поднял глаза на иконку, потом перевёл потеплевший взгляд на Телегина и вдруг спросил:

— А если я тебе огня не дам, ты меня тоже ударишь ногой под зад? Как того мальчика, да?

Телегин опешил, сигаретка вывалилась изо рта и повисла на губе.

— Какого мальчика? — Виктор Петрович оторвал плечи от лавки, отодвинулся немного к стеночке. — Вы что такое говорите, дедушка?

— А то и говорю, — негромко, со вздохом сказал Геронда. — Что через это проклятое курение тебя в большой грех втянули. Думаешь, парня того вылечили? Ошибаешься. Ноги у него отнялись, до сих пор на коляске катается. А его мать, между прочим, тебя прокляла. Вот такие дела, брат Виктор.

Телегин пожелтел лицом, усы его задрожали.

— Дедушка, Вы меня напрасно обижаете, — хрипло произнёс раненый, глаза его почему-то забегали. — Спасибо Вам, конечно, что рану перевязали и всё такое… Но я Вас не понял. Какая коляска, какой парень?

— А тот самый парень, который у тебя в батальоне служил. Новобранец с красными ушами, помнишь? Который твою последнюю пачку сигарет по неловкости промочил? А что ты с ним сделал за это? Не помнишь? Злобу свою тоже забыл?

Телегин нервно расхохотался и приподнял руку, точно отмахиваясь.

— Да что Вы бредите, дядя…

— Ты его ударил ногой. Сильно ударил, от дикой злобы. И позвоночник ему сломал, крестец пробил. Было?

Полковник закашлялся, схватился за грудь. Глаза его спрятались в затравленный прищур.