Дети пустоты

Последними идем мы с Бройлером. Вернее, я иду, а Бройлер, конечно, едет. Люди от нас шарахаются, косари косятся, но не лезут — мы ж бомжи, бездомники, заразные и вообще уроды. С нами не связываются.

Бройлер — шизанутый. Всегда чего-нибудь говорит, рассказывает — в общем, пургу несет. Тёха его не любит, называет «жирняком» и «терпилой», но Бройлеру хорошо подают, особенно деловые бабы, которые ездят на дорогих тачках.

Руки Бройлеру отрезало поездом, давно еще, при Горбачеве. Он шел домой пьяный через железку, лег послушать, «как рельсы стукают», и уснул. Электричка прошла и обе руки по локоть оттяпала. А уже потом, когда его из квартиры выселяли, с лестницы столкнули, и он спиной ударился. С тех пор ноги у Бройлера не ходят. Мы возим его на инвалидке, коляске такой складной с ручками.

Бройлеру сорок с чем-то там лет. Говорит, что он философ. «Я созерцаю жизнь со дна колодца. Здесь солнца нет. А есть на свете солнце?» — это его любимая фраза. Еще он любит пожрать и выпить. Но много бухла мы ему не даем — потом не заткнешь, будет до утра гнать всякую лабуду.

***

Утром, когда мы собирались на работу, пришлось завернуть на мусорку у «буржуйского» дома — нужно было набрать пустых пластиковых бутылок под воду. Пока Тёха с Сапогом курили, а Шуня кормила голубей, мы с Губастым и Хорьком лазили по бакам. Хорек и нашел это.

Из-под кучи мусора торчал окровавленный пакет, а в пакете лежал весь какой-то багровый, сморщенный, скрюченный человечек. Маленькая ручка торчала в сторону, и пальцы на ней были сжаты в кулачок. Хорек закричал, и мы бросились к нему.

— Сука какая-то родила. И убила, тварь! — выдохнул Сапог. — Найти бы…

— Бедненький, — всхлипнула Шуня.

Бройлер весь скривился, хотел что-то сказать, но вместо этого сунул в рот свою культю и отвернулся.

— Пошли отсюда, — бросил Тёха. — У магазина телефон. В косарню позвоним.

И мы пошли. Сапог ругался вполголоса, Губастый бормотал что-то про плохую примету, Хорек испуганно поглядывал на нас и молчал. Я вез Бройлера, и его вязаная синяя шапочка качалась у меня перед глазами. Шуня продолжала тоненьким голосом причитать:

— Он же маленький такой… Он же и не знал ничего, не видел. Он же не жил совсем!

— Значит, повезло, — ответил ей Тёха…

***

Работать в пробке — это уметь надо. Таджики и прочие чурки вот не умеют, ходят от тачки к тачке, руки тянут, канючат. Бройлер говорит, что они «не учитывают психологию». А мы — мы учитываем. Мы знаем: к семейным и не суйся, к одиноким мужикам в иномарках подходи осторожно, а вот если в «БМВ-восьмерке» парочка — идти можно смело. Хозяин перед бабой своей выдрючиваться будет и отвалит по полной: сотку баксов можно взять и даже больше. Главное — заинтересовать и разжалобить. Бройлер это здорово умеет. Подвожу я его к «Майбаху», он культяпки свои поднимает и рычит в открытое окно:

— Когда Ницше объявил, что Бог умер, Сатана возрадовался. Покиньте воинство царя тьмы, помогите ближнему, пострадавшему за вас в горячих точках бытия, — и на Страшном суде вам зачтется.

Судя по тому, сколько после этой телеги обычно дают Бройлеру, Страшного суда люди боятся.

— И про Ницше они так или иначе слышали, — объясняет он, посмеиваясь. — Кто такой, конечно, не знают, но в гламурных журнальчиках культуртрегеры им мозги царапали этой фамилией.

Сегодня денек ожидается тот еще. Понедельник, небо в тучах, того гляди снег пойдет. Подходим к перекрестку. Пробка уже стоит. Невыспавшийся народ в тачилах зевает и слушает «Радио Шансон» или «Эхо Москвы».

— Шуня — по левому ряду, Сапог — в хвост, Хорек и Губастый — к светофору, — командует Тёха. — Пятёра, вези Бройлера по разделительной.

Он никогда не улыбается, не шутит. Тёха хочет уехать в Германию. Там, говорит он, все по закону. Там порядок. И это, говорит он, правильно.

Мы все хотим куда-нибудь уехать. Даже Бройлер утверждает, что здесь жить нельзя. Еще он уверен, что мы живем в аду. Но Бройлер — ненормальный. Нет никакого ада. Потому что в аду, нам в детдоме поп рассказывал, тепло и порядок, все черти подчиняются Сатане и каждый грешник получает по заслугам. А у нас разве так? У нас чем больше ты грешник, тем ты лучше живешь. Мы так думаем. Поэтому и хотим уехать туда, где все не так. Но для этого нужны деньги. И мы их зарабатываем.

Я везу Бройлера между рядами машин. Фары, стекла, дверцы, зеркала. Нужно быть осторожным, не дай боже заденешь, чиркнешь кого. За это отмудохать могут здорово. Неделю назад на Профсоюзке пацана из магомедовской бригады вот так убили — вылез мужик из «Лексуса» и врезал по спине монтировкой. Ребро в печень вогнал. Когда «скорая» приехала, пацан уже умер.

Бройлер вертит головой, выбирая, к кому подвалить. Из салонов до нас доносятся обрывки разговоров:

— Он мне звонит и сразу матом…

— Пеналя забить не может, козел…

— В этой стране порядка никогда не будет…

— Где-где — в пробке. Где-где — в Караганде!

— Клапана стучат, с-сука…

— Там вытачка вот такая вот и кармашки…