Дети Революции (СИ)

Грабёж идёт наспех, наскоро. Быстрей урвать да спрятать, пока войска не пришли. А тут — спокойная деловитость людей, не ожидающих кары от властей. Людей, делящих своё имущество.

— Не убивайте, родненькие, — в голос завыла Ираида Степановна, понявшая, что в живых их никто оставлять не собирается, — не убивайте! Оставьте нас живых с доченьками, мстить всё одно некому!

Крестьяне Теребеневки не прислушивались к женщине и похоже, просто не слышали. Так, шум природы.

— Что мы вам сделали? — Пыталась докричаться дворянка до крестьянских душ, — по совести всегда жили! Когда голод пять лет назад случился, мы кормили вас!

Молчание… только раненый Семён, уже перевязанный и причастившийся (единственный из присутствующих!) господским вином, остановился около Зайцевских.

— Сделали что? — Пьяненько переспросил он, подтащив к дворянкам кресло качалку и осторожно усевшись в него, — ишь ты, как в колыбели! Ловко придумано.

— Душа в душу жили! — Ираида Степановна попыталась поймать взгляд бобыля, уже забывшего о них, — кормили!

— Вы? Землицу, значит, мы пахали, а кормили вы нас? — Засмеялся Семён, — на барщине мы спину гнули да оброк платили, а кормили вы?

— Ну так земля наша! Самой Екатериной Великой предку моего мужа подаренная!

— Великой, — выплюнул бобыль, — Блудница Вавилонская, людей полюбовникам своим раздавала! От века свободные жили, землю пахали, а тут на тебе… рабы!

— За заслуги военные, — пыталась достучаться до пьяного разума мужика дворянка, приводя весомые, вбитые ещё в женской гимназии аргументы, — времена тогда такие, что без крепостничества никак. Ради единства государства…

Полыхнувшие бешенством глаза бобыля показали Зайцевской, что она несколько увлеклась. Аргументы, принятые в дворянских семьях за аксиому, немного иначе звучат для крестьян.

— Пока поместья в кормление[5] раздавали, да дворяне служили, мы ещё терпели. А после терпелка кончилась, — прошипел бобыль, — Много твой муж отслужил в Крымскую? Ась? А я вот вернулся оттуда калечный, спину согнуть не могу, век свой доживаю, никому не нужный. Сын твой служил? Нет… Батюшка у мужа твово? Сызнова нет. Только дед, да и то в гвардейском полку, а те известно как воевали — на танцульках. Ответвствуй мне, с какого ляда это ваше поместье? Землицу эту в своё время у наших прадедов отобрали, да вашим подарили. В солдатчину тоже мужики шли, не баре… Наша эта земля, наша от веку, по закону божескому и человеческому!

Бобыль задохнулся от гнева и некоторое время молчал. На худом его, испещрённом шрамами лице, дёргалась щека. Наконец успокоился и усмехнулся нехорошо, глядя как и другие — сквозь дворянку. Как будто её уже нет на этом свете.

— Вы не люди, — сказал он, вставая, — вы хуже жидов. Те хоть чужие народы грабят, а вы — свой по крови. Не люди вы, глисты.

Делили поместье почти три дня, разобрав даже кирпичи. В целости осталось только веранда с привязанными на ней женщинами. Несколько раз в день их поили из ведра и на этом всё. Без еды можно потерпеть, а вот унижение от опорожнения мочевого пузыря и тем паче кишечника на глазах у всех, терзало хуже голода.

Проникнувшаяся надеждой, что их всё же оставят в живых, Ираида Степановна поняла свою ошибку, когда к веранде начали сносить древесный мусор. Взвыв в голос, начала то проклинать крестьян, то обещать всяческие блага за освобождение.

Слушать никто не стал, сельчане обложили веранду обломками досок и щепками, после чего чуть в стороне разожгли костёр. Выборные от каждой семьи подходили туда с факелами и поджигали, после чего выстраивались молча вокруг веранды.

— За мово Ивана, — сказала пожилая женщина, глядя прозрачными глазами сельской святой сквозь Зайцевских, — которого ты в карты проиграл[6].

— За деда Пахома, коего твой дед запороть на конюшне велел, — вышел молодой парень с пробивающейся русой бородкой на скуластом лице.

— За мужа мово, Фёдора, которого ты в солдатчину сдал, — ещё одна пожилая женщина.

Люди всё выходили и выходили… У каждого из бывших крепостных имелись личные претензии к господам. Запоротые до смерти родственники, сосланные на каторгу[7], отданные в солдатчину, проигранные в карты. Были проступки помельче, вроде права первой ночи, коим баловался с дворовыми девками Зайцевский в молодости. Желать смерти всему роду есть причины у каждого присутствующего, да весомые.

Одновременно поднесли факелы к древесной куче и подожгли. Вой помещиц стал громче, хотя куда уж… Крестьяне стояли молча, глядя на былых господ и только крестились изредка, шепча молитвы. Ни у кого не дрогнуло лицо от жалости или ощущения неправильности поступка.

Жалости нет, но нет и пустого мучительства. Огонь быстро охватил положенные по краям сухие дрова, но осёкся на влажном мусоре в центре. Густой дым окутал Зацевских и всего через десяток секунд те сомлели, умерев быстро и в общем-то безболезненно.

Поглядев на разгорающийся костёр, крестьяне надели шапки и разошлись. Полевые работы почти закончены, но на полях осталась капуста и другие поздние овощи. Нужно подготовиться к зиме, поправить крыши домов и сараев, напилить дров.