Дети Революции (СИ)

В Москву прибыли в середине сентября, заняв трёхэтажный особнячок на Мясницкой улице. Первый этаж заняли консульские службы, на втором расположились ближники, ну а на третьем разместился Фокадан с дочерью.

Потратив два дня на распаковку вещей, отдых и заказы недостающих предметов обстановки, Алекс отправился на беседу с директором Немецкой Женской гимназии, фрау Штайнмайер. Письмо с просьбой о зачислении Кэйтлин отправлено ещё из Петербурга, но требовалось обговорить детали.

Двухэтажный корпус гимназии окружало несколько флигелей[1], где жили пансионеры[2], учителя и прислуга. Сзади имелся небольшой скверик, заставивший попаданца поморщится — пространство для детских игр явно не предусмотрено, вечная беда большинства учебных заведений девятнадцатого века.

Почему-то предполагалось, что воспитанные дети в свободное время должны чинно прохаживаться под неусыпным взором учителей. Двигаться же хоть как-то энергично полагалось лишь на уроках гимнастики и танцев. — Может, ну её, эту гимназию? — Уныло поинтересовалась дочка, без особого восторга обозревая деревья и кустарники, постриженные под геометрические фигуры, да строгие линии дорожек из брусчатки, — дома буду заниматься, как раньше?

— Нужно же тебе подружками обзаводится? — С деланным оптимизмом ответил отец, — да и манеры лишними не будут.

— Ну их! — Повела дочка носиком, — Женевьева научит!

— Женевьева, при всём к ней уважении, прислуга, тем паче из глубокой провинции.

Девочка только вздохнула и взяла отца за руку, поднимаясь по лестнице. Сдав дочку директору, решившей лично проэкзаменовать будущую ученицу, Алекс в сопровождении надзирательницы[3], устроил экскурсию по гимназии.

Вопреки церберской должности, миловидная дама чуть за тридцать, оказалась приятным собеседником с отменным чувством юмора. Экскурсия как-то незаметно перешла во

— Я в некотором замешательстве, — высказалась директор, женщина под пятьдесят с несколько лошадиным лицом, но умными и какими-то тёплыми глазами, — очень неравномерное образование. Языки ребёнок знает хорошо, хотя конечно, акценты довольно специфические, особенно французский.

— Креольский диалект, — проинформировала Кэйтлин, — дома многие на нём говорят, а он очень прилипчив. Даже парижане начинают говорить почти так же, прожив у нас несколько лет.

Штайнмайер чуточку удивлённо глянула на девочку, ведущую себя с взрослым человеком на равных. Снова прокол в воспитании — здесь дети до определённого возраста не просто безгласны, но и права не имеют на собственное мнение. Поведение Кэйтлин по здешним меркам — предосудительное и едва ли не развязное.

— Математика, физика и химия — очень и очень хорошо, — продолжила фрау, — по сути — её учить-то нечему. Полагаю, черчение знакомо столь же хорошо?

— Лучше, — с гордостью за дочку сказал Фокадан, — уровень профессионального чертёжника.

Немка сняла пенсне и протёрла тряпочкой, вздыхая и явно готовясь к неприятному разговору — немного показательно, всеми силами демонстрируя, как ей неловко.

— Домашнее образование, — заполнил паузу Алекс.

— Девочка умная и развитая, но, — вздохнула фрау, — с гуманитарными науками полный провал. Не говоря уже о Законе Божьем! Евангелие и историю знает…

Женщина замялась, не в силах подобрать подходящих эпитетов.

— Толкует своеобразно? Что есть, то есть… образованием-то поначалу занимался Фред Виллем, а потом уже я сам, так что…

— Виллем? — Перебила директор, — извините, генерал. Просто у нас в кирхе много разговоров о его Теологии.

Штайнмайер снова протёрла пенсне и вздохнула.

— Повторюсь: девочка умная, но принять её в гимназию просто не могу. Не поймите меня неправильно, с её математическими способностями она стала бы нашей гордостью…

— Особое виденье истории, — закончил за неё Фокадан.

— Верно, генерал, — чуточку грустно сказала женщина, — откровенно говоря, местами её суждения хотя и непривычны, но интересны. Другое дело, что родителям других девочек эти суждения могут не понравиться.

— Извините за беспокойство, — суховато сказал Алекс.

— Дайте договорить, — попросила фрау, и мужчина сел, чуть смущённый.

— Можно было бы взять с Кэйтлин слово не высказывать иную точку зрения на исторические события. Уверена, она бы его сдержала. Просто… зачем? Ломать пусть и непривычное, но вполне качественное образование, дабы получить на выходе стандартно воспитанную барышню? Скажите, генерал, как вы относитесь к получению университетского образования женщинами?

— Сугубо положительно.

Штайнмайер кивнула и лицо её озарилось светом:

— Если Кэйтлин будет заниматься столь же усердно, то не более чем через два года, она сможет поступить в университет! Пусть как вольнослушатель[4], но зато на математическое или химическое отделение.

— Всего-то уровень математики класса седьмого, да азы физики и химии, — подумал Фокадан, задумчиво глядя на дочь, — что ж, именно в конце девятнадцатого века и началась Большая Наука… почему бы и нет…

— Ты этого хочешь?

Кэйтлин серьёзно задумалась и ответила: